Два года скитаний. Воспоминания лидера российского меньшевизма. 1919-1921

Самым заметным из заключенных был Щ., артист Варшавского театра, гастролировавший в Московском Художественном театре. С полгода тому назад я видел его в «Дочери мадам Анго» в роли Помпоне. Теперь мы оказались сожителями по тюремной камере. Дело, по которому он привлекался, состояло, по его словам, в следующем: собираясь вернуться в Польшу, он передал некоторую сумму денег и кое-какие драгоценности знакомому, который обещал переправить их в Варшаву при посредстве одной из иностранных миссий. Знакомый был арестован, и через него добрались до Щ., который впоследствии судился, был приговорен к нескольким годам концентрационного лагеря и в заключение предназначен для обмена на русских граждан, осужденных в Польше.

Щ. и в печальных условиях «внутренней тюрьмы» неизменно сохранял или, по крайней мере, показывал веселое расположение духа. Необычайно внимательный к своим товарищам по заключению, он делал все возможное, чтобы поддержать в них бодрость. А многие в этом нуждались, в особенности один молодой польский офицер, состоявший при польской репарационной комиссии, работавшей в это время в Минске совместно с такой же русской комиссией. Воспользовавшись несколькими днями отпуска, офицер в польской военной форме вздумал, по его словам, съездить посмотреть Москву, но еще в поезде был арестован и теперь не знал даже, как дать знать о себе своему начальству и своим родным. Вещей с собою у него решительно никаких не было.

Третий заключенный, инженер, уже сидел несколько месяцев тому назад во «внутренней тюрьме», потом был переведен в Бутырки, а теперь снова возвращен сюда для допроса, которого он и ждал уже три недели. В чем он обвинялся и что с ним сталось впоследствии, я не знаю.

Рядом с инженером помещалась интересная пара: хорват М. и серб С. Это были председатель Славянского совета в Москве и его товарищ. Оба – коммунисты. По их словам, их обвиняли в том, что под видом коммунистических агитаторов они отправляли в славянские страны бывших колчаковских офицеров, снабжая их документами и деньгами через Исполнительный комитет 3-го Интернационала. Они уверяли, что это обвинение ложно, что это результат интриги со стороны тех чехословацких офицеров, которые сами были белогвардейцами и колчаковцами, а теперь, прикинувшись коммунистами, заняли их места в президиуме Славянского совета. Оба они сидели уже с месяц и не имели с собой никаких вещей, даже смены белья, так как были взяты на службе. Тщетно писали они сербскому делегату коммунистического конгресса Милкичу: они не знали даже, дошли ли до него их письма. Я обещал им постараться довести до сведения Милкича об их плачевном положении и сделал это, но получились ли какие-нибудь результаты отсюда, не знаю. Оба они были очень подавлены и очень беспокоились насчет ожидающей их участи. Уверяли, что все пережитое ими многому их научило и что, оставаясь коммунистами, они всегда будут бороться с террором и произволом ЧК. К сожалению, мне неизвестно, какова их дальнейшая судьба.

Остальные двое заключенных были старик с Кубани и эстонец средних лет. Расспросить их об их делах я не успел, так как уже на следующий день меня перевезли в Бутырскую тюрьму.

Грузовик, на котором мы выезжали со двора ВЧК, был битком набит самым разнообразным народом. Неожиданно встретился я тут со старым партийным товарищем, одесситом Гарви: он сидел во владимирской тюрьме и теперь был переведен в Москву. Тут же скромно жался в углу грузовика злополучный делегат Коминтерна в своем аккуратном пиджачке и с красным бантиком в петлице.

Глава IX В Бутырках

Ко времени прибытия моего в Бутырки заключенных социалистов и анархистов в тюрьме было сравнительно немного, и почти все они помещались в одиночном корпусе. После апрельского разгрома сюда были возвращены главным образом члены Центральных комитетов. Большинство остальной публики оставалось раскинутым по провинциальным тюрьмам – ярославской, владимирской, рязанской, орловской.

Из нашего Центрального комитета я застал тут Ежова, Плескова, Николаевского. Из ЦК социалистов-революционеров – Гоца, Тимофеева, Веденяпина, Гендельмана, Артемьева, Донского, Лихача, Цейтлина и др. Большинство из них сидело уже свыше года, некоторые – более двух лет. Так же долго сидели и члены ЦК левых эсеров Камков, Майоров, Богачев. Все уже успели пережить всякие пертурбации: резкую смену тюремных режимов, перевод из тюрьмы в тюрьму. Члены нашего ЦК, как я уже упоминал, перенесли и трехдневную голодовку во «внутренней тюрьме», чтобы добиться самых элементарных условий человеческого существования. Вообще эта «внутренняя тюрьма» не прошла для них бесследно: двое – Ежов и Николаевский, – побыв там месяца два, вернулись в Бутырки с тяжелою формою цинги. Все пребывали, конечно, в полной неизвестности насчет своей дальнейшей судьбы, питаясь на этот счет такими же противоречивыми слухами, какие распространялись и у нас в ДПЗ в Петрограде.