Два года скитаний. Воспоминания лидера российского меньшевизма. 1919-1921

Начальником громадной тюрьмы (около 2500 заключенных) был некий Попов, автор знаменитой инструкции для «внутренней тюрьмы при ВЧК», где он был комендантом до перевода в Бутырки. Бывший гвардейский унтер-офицер, высокий и худой как жердь, с лошадиным лицом и бесцветными, оловянными глазами, невежественный, тупой и жестокий, Попов был вдобавок ужасно глуп и упрям. Убедить его в чем-либо или доказать ему нелепость какого-либо придуманного им распоряжения было невозможно. Однажды он придумал, чтобы заключенных выводили в уборную (по правилам это должно было делаться два раза в день) поодиночке. Тщетно ему доказывали заключенные бессмысленность такого рода изоляции людей, которые гуляют совместно. Тщетно и надзиратели вычисляли, что при таком порядке мало будет круглых суток, чтобы пропустить по два раза через уборную семьдесят – семьдесят пять человек, сидевших на каждой галерее. Попов упрямо твердил: «Вот, все хотят умнее меня быть. А я и сам знаю, как надо» – и долго еще не забывал повторять свое распоряжение каждый раз, как заходил в МОК во время «оправки» и замечал, что оно нарушается, – а нарушалось оно, разумеется, с первого же дня. Больше всего не любил он, чтобы над ним насмехались: «Все-то они пересмешничают», – жаловался он председателю ВЧК на непочтительность социалистов. Примириться с нашей борьбою за более свободный режим он никак не мог, и каждая уступка начальства его, видимо, до глубины души огорчала. Уже тогда, когда мы добились открытия камер и множества других льгот, он в один прекрасный день развесил во всех камерах составленную им новую инструкцию – бледную копию с инструкции «внутренней тюрьмы». Когда же мы инструкцию немедленно сняли, а чекистское начальство подтвердило все наши вольности, душа Попова не выдержала, и он ушел из Бутырок. Впоследствии, проезжая через Ригу, я узнал, что Попов состоит теперь комендантом дачи-санатория для видных русских коммунистов на Рижском взморье. Оказалось, что и этих своих питомцев он удручает попытками ввести инструкцию: запретить разговаривать за общим обедом, принимать у себя в комнате гостей и т. д., вообще регулировать каждый их шаг.

Помощником его по МОКу и ЖОКу был Соколов – маленький, юркий человек с бегающими глазами. Он старался показать себя своим человеком и действительно сидел когда-то в тюрьме по обвинению в прикосновенности к меньшевистской организации (Соколов был из рабочих), но в то же время исподтишка делал заключенным массу неприятностей. Несколько побаиваясь острых столкновений с МОКом, он бесцеремоннее распоряжался в ЖОКе, и почти каждое появление его там сопровождалось какими-нибудь новыми стеснительными распоряжениями и новыми скандалами. Соколов оставался при мне недолго: уехал в отпуск, из которого к месту службы уже не вернулся. Его сменили другие помощники Попова – латыш Кноппе, большевик, бывший ссыльный, и Дарин, шустрый молодой человек, некогда пострадавший за то, что печатал на гектографе перевод книги Бебеля «Женщина и социализм», не подозревая того, что русский перевод этой книги давно вышел легально. С ними у нас отношения были вполне удовлетворительные.

Об одном из многочисленных помощников Попова – Качинском – стоит сказать несколько слов особо. Дело в том, что эсеры, отбывавшие в царское время каторгу в Бутырках, узнали в нем бывшего надзирателя каторжного отделения, прославившегося грубым обращением с политическими каторжанами и даже избиением их. В числе немало натерпевшихся от него каторжан был в свое время и Дзержинский, ныне глава ВЧК. Качинский сделался до такой степени ненавистным политическим каторжанам, что Дзержинский говорил про него: если революция передаст когда-нибудь власть в наши руки, я непременно повешу этого палача! Теперь же Качинский, перекрасившийся в коммуниста, занимал должность помощника начальника тюрьмы, где в тех же самых камерах, что и при царском режиме, томились бывшие сотоварищи Дзержинского по каторге! Мы решили написать о Качинском заявление Дзержинскому и довели его биографию до сведения председателя контрольной комиссии РКП, Сольца, случайно приезжавшего в тюрьму. Через некоторое время Качинский был арестован и, как нам говорили, приговорен к пяти годам концентрационного лагеря. С тех пор он с нашего горизонта исчез. Но сколько таких неразоблаченных еще Качинских орудует в советских тюрьмах под коммунистическою маскою! Да и можно ли быть уверенным, что сам Качинский, отбыв сокращенный амнистиями срок заключения, не выплывет снова где-нибудь в провинции и снова не получит власти над сотнями заключенных?

Те полгода, что я провел в Бутырской тюрьме, были наполнены борьбою заключенных социалистов и анархистов за улучшение своего положения.