Два года скитаний. Воспоминания лидера российского меньшевизма. 1919-1921

Делать, однако, было нечего. Починить несколько десятков сложных замков в Советской России не так-то просто. Да и не было никаких гарантий, что только что починенные замки сейчас же не будут снова испорчены. Надо было, стало быть, идти на открытый скандал. Но на это ЧК по разным соображениям в это время не решалась. Было еще свежо воспоминание о бутырском избиении 27 апреля, не поднявшем престижа большевиков ни среди русских, ни среди заграничных рабочих. А число заключенных в Бутырках социалистов и анархистов снова достигло внушительной цифры. Постепенно возвращались те, которые в апреле были развезены по провинциальным тюрьмам. Прибывали новые вследствие новых арестов. Подвозились заключенные из других городов, так как все дела о социалистах сосредоточивались в ВЧК, и местные Чрезвычайки охотно сбывали с своих рук беспокойную публику, с которой не так-то легко справиться и пребывание которой в тюрьме не только служит постоянным источником недовольства местных рабочих, но и смущает совесть рядовых коммунистов. К декабрю скопилось в Бутырках уже не менее двухсот пятидесяти заключенных такого рода, и идти с ними на острое столкновение значило рисковать новой громкой историей.

На нас махнули рукой. Сначала закрывали глаза на полный развал строгого тюремного режима и официально считали, что по части соблюдения инструкций «все обстоит благополучно». Потом, в результате неоднократных переговоров с Московской ЧК, в ведении которой формально состояла Бутырская тюрьма, и ВЧК, ведавшей нашими делами, все добытые нами вольности были формально узаконены. С ноября – декабря мы пользовались, в общем, внутри тюрьмы полной свободой общения друг с другом, гуляли совместно, устраивали лекции и собеседования, организовывали клубы и т. д. Представителем нашим для всяких сношений с тюремной администрацией и ЧК был старостат, составленный из делегатов – по одному от каждой фракции. Через него велись все переговоры. Он определял, кого из вновь прибывающих следует переводить в наш корпус.

Оставался старый, но вечно новый вопрос об общении с заключенными-женщинами. В ЖОКе расшатывание режима происходило параллельно с МО Ком, хотя и с некоторым запозданием и с большими трениями. Почта между ЖОКом и МОКом действовала с такою регулярностью, как вряд ли еще где-либо в Советской России, хотя я должен, конечно, воздержаться от описания способов, какими мы достигали правильности, до сих пор недоступной советскому Наркомпочтелю. Ежедневно часов в восемь вечера корреспонденция аккуратно разносилась по адресатам. Желающие могли даже беседовать по особому «телефону», устройство которого не имело ничего общего с изобретением Эдисона.

Но всего этого было мало. Женщин-заключенных было сравнительно немного – человек двадцать пять. Они хотели участвовать в тех лекциях и собеседованиях, которые устраивались у нас, что представляло особенную важность ввиду скудости книжного запаса, которым мы располагали. У некоторых были в МОКе мужья, братья, и не было никаких разумных причин, почему им нельзя видеться друг с другом, а потребность видеться была тем больше, чем неопределеннее вообще был смысл, цели и сроки заключения социалистов. Значительную роль играла, наконец, и та психология заключенного, о которой я говорил в другом месте и которая заставляет при каждом новом расширении тюремной «свободы» все острее чувствовать, что это – «свобода» фальсифицированная.

Начальство, однако, долго сопротивлялось в этом пункте. Но под конец сопротивление его начало слабеть, и оно согласилось, по крайней мере, на то, чтобы старосты нашего корпуса ежедневно посещали ЖОК. На этом, однако, дело не остановилось. В начале декабря произошел знаменитый в летописях Бутырской тюрьмы прорыв МОКа в ЖОК. Гулявшие на дворе мужского корпуса десять – двенадцать заключенных, воспользовавшись открытием ворот для пропуска воза с дровами, ворвались во двор женского корпуса, а оттуда разошлись по камерам, где тотчас же было организовано чаепитие и пр. Случай этот чуть не вызвал очень острого столкновения с администрацией. На приглашение ее вернуться в МОК заключенные ответили отказом. Начались уже разговоры о применении силы. Инцидент был улажен лишь благодаря вмешательству старост, которые заслужили при этом у наиболее экзальтированной части населения ЖОКа нелестную репутацию «умеренности» и «податливости».