Два года в Испании. 1937—1939

— Его фашистам не отдадут. И он не позволил тебе застрелиться. Он на что-то рассчитывает. Он хочет жить.

— Все хотят жить, — наставительно ответил Франсуа. — Я тоже приехал к вам драться, а не умирать. Но на войне умирают немножко чаще, чем в кино. Ты знаешь, что такое шанс?

Острот Франсуа Пако не понял. Но что такое шанс, он знал.

— Ну вот. В этой игре у смерти много шансов. А нам не повезло. Но в игре бывают всякие неожиданности. Я это знаю, я люблю скачки. На финише вдруг всех обгоняет лошадь, на которую никто не ставил. Это называется аутсайдер. Вот мы — аутсайдеры. Понял?

— Ничего не понял, — ответил Пако. — При чем тут лошади? Мы танкисты, а не кавалерия, — с гордостью сказал он. — А на смерть я плевал! Вот так! — Он плюнул и изобразил на лице величайшее презрение. — Я только говорю, что русскому нельзя попасть в лапы фашистов. И он что-нибудь придумает.

— Вы, испанцы, всегда надеетесь на других, — покровительственно сказал Франсуа. — Конечно, русский знает свое дело лучше нас. Недаром его учили.

— Он был командиром Красной Армии, — с уважением, почти с восторгом шепнул Пако. — Он слов даром не тратит.

Пако и Франсуа привыкли болтать о чем угодно в присутствии Николаса, думая, что он их не понимает, когда это им не нужно.

— Ну да, — сказал Франсуа. — Но этому его вряд ли учили.

— Чему?

— Как выигрывает аутсайдер. Как выигрывают с одним шансом.

— Красная Армия все знает и ко всему готова, — категорически заявил Пако.

Франсуа хотел было возразить, но сказал только — не то с сомнением, не то с надеждой — свое обычное «посмотрим».

Николас прекрасно знал слова «русский», «Красная Армия». «Вот черти, — подумал он, — наверно, говорят, что в Красной Армии этого бы не случилось и что я липовый командир. Но вел же танк Франсуа, и никто не мог знать, что тут мина».

Николас даже покраснел, но тотчас успокоился: они явно его ни в чем не обвиняли. Но он сейчас же заволновался снова: он понял, что они всецело надеются на него. «Как на каменную гору», — подумал он и усмехнулся: месяц тому назад республиканцы еще владели вот теми темно-рыжими горами и надеялись на них.

— Смотри, как он спокоен, — шепнул Пако. — Русские всегда такие.

— Англичане тоже спокойные, — ответил Франсуа.

— Англичане из гордости, — объяснил Пако, — они других не считают людьми. А русские — оттого, что они все знают, и еще оттого… — он запнулся.

— Еще отчего?

— Оттого, что у них советская власть.

— А-а, — ответил Франсуа. — Конечно. Если бы она была у вас, Франко давно висел бы на фонаре, а мы бы не попали в эту грязную историю.

«Вызвали, спросили: «Хочешь ехать?» — думал Николас. — Тогда все мечтали об одном: в Испанию! Наташке сказал: «Посылают в командировку». Она вся побледнела и спрашивает: «Туда?» Я говорю: «Да нет же, глупая ты, в Сибирь, на Дальний Восток». А она не поверила. «Ладно, не говори, все равно знаю — туда. Счастливый!» А сама и дрожит и сияет. Я не дрожу, но, наверно, тоже сияю. Товарищ, который отправлял, посмотрел на меня и на мой документ сквозь очки: «Товарищ Николас, вы ко всему готовы?» И начал сыпать: особые условия, острое положение, сложная обстановка, другие люди, гибкость, подход… Я и бухнул: «Ко всему готов». Попробуй не бухни! Сам бы на себя руки наложил, Наташка выгнала бы. Все думал: я, я… Я готов, я выдержу, я буду храбрым, я, если понадобится, умру… А тут, пожалуйста, — они, отвечай за них. Одно дело учить их. Сообразительные, черти, все схватывают, только лентяи и устают быстро. Что француз, что испанец. Но другое дело сейчас. Ладно, я могу в любую минуту пулю себе в лоб пустить. Сказано: живым в руки фашистов не попадаться. А они? Француз уже предложил: стреляемся. Ишь какой быстрый! А там что скажут? Где выдержка? Разве я все сделал? Какое имел право губить других? Коммунист должен до последнего… Выходит, ни к чему я не был готов».

Николас сидел в той же неподвижной позе. Пако шепнул:

— Спит? Вот воля! Каждую минуту использует!

— Если нам осталось только спать, — ответил Франсуа, — то для этого у нас впереди целая вечность.

— А ты думаешь, вечность есть? — простодушно спросил Пако.

— Вот это по-испански! — расхохотался Франсуа. — Самое подходящее время для самообразования!

Теперь оба хохотали, и Николас в душе немножко позавидовал им, но строго подумал: «Дети какие-то…»

* * *

— А, негодяи, козлы, дети скверной матери! — закричал вдруг Пако. Он и Франсуа разговаривали, все время поглядывая в щели.

Несколько фашистов вышли из-за поворота в окопе, неся в руках солому и сучья.

— Они хотят поджечь нас!

Ни Пако, ни Франсуа не успели как следует выругаться. Николас одним прыжком занял место Пако у пулемета. Он выждал, — фашисты шли медленно и неуверенно. Сердце его стучало так громко, что стук, казалось ему, был слышен и в окопе. Потом он дал короткую точную очередь. Фашисты попадали, только задний успел убежать. Солома вспыхнула, желтый огонь на мгновенье закрыл поворот. Потом пожар сразу погас.

Один из фашистов был только ранен. Он медленно пополз назад, прижимаясь к земле.

— Стреляй! — крикнул Пако.