Два года в тундре

Поход выдался тяжелый. В долинах нога утопала в податливом торфяном ковре, и нарта то и дело переворачивалась с боку на бок. Оленей все время приходилось тащить в поводу. Путникам надо было успевать вести глазомерную съемку, делать зарисовки, описывать обнажения и брать образцы пород.

При всем желании — сделать за день больше 12 километров не удавалось. Впрочем, граница между ночью и днем стерлась, — солнце все время было над горизонтом. Иногда набегали туманы. Их приближение можно было предвидеть заранее: они шли с моря, и чайки и норд-остовый ветер всегда были их предвестниками.

В туманы отсиживались на вершинах гор, так как съемку вести было нельзя. В такие дни палатка насквозь пропитывалась отвратительной сыростью. За тонкой парусиновой стеной иногда слышался шорох и чьи-то быстрые, легкие шаги. Иногда раздавался писк полевой мыши. Большая невидимая жизнь таилась в каменных россыпях гор и в густом кустарнике расщелин. Люди нарушали тишину своими голосами и ударами молотков.

С появлением комаров начались самые худшие мучения. Густое облако назойливых насекомых постоянно сопровождало караван. Олени превратились в живые муравейники, настолько много насекомых копошилось на их коже. Серая масса постепенно наливалась кровью и, насытившись, отваливалась. На ее место садились новые миллионы мучителей. Люди несли в руках длинные ветви, обмахивая ими несчастных оленей, но это был почти напрасный труд. Маленькая передышка наступала между двенадцатью часами ночи и двумя часами утра. Ночная прохлада заставляла комаров прятаться в кусты и в траве. Только в это время олени могли есть. Люди в это время тоже ходили с припухшими лицами и руками. Страницы дневников были усеяны комариными трупами и кровяными пятнами.

Когда Мария и Скляр вернулись на базу, Гаврилыч посмотрел и только головой покачал:

— Хороши, нечего сказать!

Наконец вернулись Рентыургин, Первак и Добровольский. Они привезли с собой байдару и моржевые шкуры для постройки еще одной лодки.

Перед партией стояла задача — подняться как можно выше по реке, в глубь южных склонов Анадырского хребта. Принимая во внимание быстрое течение и малое количество рабочих рук, продуктов и снаряжения взяли самое минимальное количество. На байдаре пристроили мачту и небольшой парус. Оставшийся груз и продовольствие для похода по реке Тадлер и на обратный путь сложили в палатку, около которой поставили пугало для медведей.

Игы и Ваня за поделкой брезентовой лодки

Самодельная бойдара

9 июля, разделившись на две партии, вышли в поход. В первой, так называемой «водной» партии были Добровольский и рабочие с грузом, вторая — «пешая» — состояла из Скляра, Гаврилыча и Марии. Средствами транспорта для последней партии служили олени и нарты.

До выхода в поход гуси и утки являлись прекрасным продовольственным подспорьем, но чем ближе отряд подходил к горам, тем пустыннее становились озера и заводи. Ограниченные запасы пищи заставили выдавать к обеду только по кусочку галеты величиной с четверть ладони. Крупу и рис молено было экономить в меньшей степени, но мясные консервы и муку берегли как гарантийный фонд. Мясо подавалось на обед лишь после удачной охоты.

Особенно тяжело приходилось двигавшимся на байдарках. Река капризными петлями прочертила свой путь но тундре. Иногда по прямому направлению партия проходила всего каких-нибудь два километра, а длина петель превышала целый десяток. Сухопутная партия проходила это пространство в течение часа, а водники тратили на него не менее восьми. Густой кустарник по берегам не давал возможности использовать собак, бечеву приходилось тянуть на себе. Борьба с быстрым течением быстро обессиливала людей Впрочем, и пешеходам нельзя было позавидовать. Олени давно уже заслужили звание подлинных «героев труда»; они тащили по просохшей тундре тяжело груя; еную нарту. Измученные животные ложились и не хотели итти дальше, их били и все же заставляли работать. Переключиться на вьюки было невозможно, так как разъеденные комарами и мошкой спины и бока оленей представляли собой голое кровавое мясо.