Два интервью

Я вспоминаю одну прочитанную мною у Андрея Белого историю о встрече Мережковского с философом Генрихом Риккертом, во время которой Мережковский разошелся и стал на Риккерта кричать, что мол, мы, русские, мы либо звери, либо ангелы, а вы европейцы – кто? С такими настроениями можно делать шоу-бизнес или революцию, но никак не гражданское общество. В России всё еще нет общества, оттого надежды на реформы и преобразования суть надежды на фокусника, который за пятьсот ли дней или за тысячу и одну ночь сделает из неудавшегося коммунистического рая рай демократический. Странно, что этим до сих пор не занимаются психиатры.

Д.Ф.Но, желая России идти по дороге европейского гражданского общества, мы получим простое расширение Европы и всё ту же смерть духовности. Москва и так уже мало чем отличается в этом смысле от Европы.

K.C.Да, но здесь есть очень тонкая и важная дистинкция. Для общества нужна именно здоровая посредственность. Общество – это не холодные и не горячие, а теплые, те именно, что выплюнуты из уст Господина истории. Дистинкция в том, чтобы различать человека и гражданина. Общество – это граждане, бюргеры. Бюргер – не человек, а треть человека. Я бюргер, когда вожу машину и останавливаюсь на красный свет. Когда же я пишу книги, я никакой не бюргер, а еще одна попытка стать человеком.

Фатальная ошибка либеральной демократической Европы – в отождествлении человека и бюргера, соответственно прав человека и прав бюргера. Эти понятия нельзя смешивать. Права – это всегда права гражданина. Человек прав не имеет. У судьбы не требуют прав. Абсурд начинается там, где гражданские привилегии переносят на духовную сферу.

Это – несчастье мира, что социология Штейнера, изложенная им после Первой мировой войны, до сих пор остается непрочитанной или замолчанной. По Штейнеру, человеческая жизнь состоит из троякости отношений. Во-первых, человек соотнесен с внешним миром, природой. Так рождаются формы хозяйства. Во-вторых, он соотнесен с себе подобными, с другими людьми. Это уровень гражданского, или правового, общество. И наконец, в-третьих, он остается с самим собой. Это уровень духовной жизни. Каждый из трех названных уровней самостоятелен и обладает своими принципами. Для хозяйственной жизни Штейнер называет таковыми нравственность, или альтруизм. Совершенно удивительная мысль: братство как принцип бизнеса. То, что у нас сейчас в хозяйственной жизни эгоизм и конкуренция – это абсурд. Эгоизму и конкуренции место в духовной жизни. Даже идиот вправе требовать свой кусок хлеба, и отказать ему в этом может только бесчувственный и бессердечный человек. Но когда профессор-дебил несет чушь с кафедры, его нужно гнать. Духовное не терпит ни братства, ни равенства, того, что называют толерантностью. Духовное – это: «и вечный бой, покой нам только снится». Но в нашем мире всё наоборот: в хозяйстве у нас конкуренция, а в духовной сфере – толерантность. «Все мнения имеют право на жизнь» - это идиотизм, который убивает всякую духовность. Вот и плодятся интеллектуалы-философы, каждый со своим мнением, ну а если совсем без мнения, то можно ведь и выдумать какое-то или позаимствовать, на худой конец. Оттого умных людей можно чаще встретить на бирже, чем среди интеллектуалов.

Д.Ф.Из Ваших слов складывается впечатление, что понимание Ницше на Западе весьма слабое. Так, что-то академическое, поверхностное.

K.C.Да, слабое. Ницшеведение стоит под знаком Хайдеггера или этих французов: Деррида, Фуко, Делёза. Отношение к Ницше сегодня – это антимиф, но антимиф – просто худшая, бездарная, разновидность мифа. Если бы я делал двухтомник сейчас, я сделал бы его иначе, но на фоне тогдашнего книжного голода издание Колли и Монтинари было подарком. Сегодня очевидно, что, демифологизировав Ницше, они лишь впали в другую крайность, причем, на мой вкус, худшую, чем та, которую создала его сестра. У сестры был хотя бы вкус к харизме, а они состряпали буржуазный, пошлый миф, в котором разоблачаются мифы.

Вы знаете, на Западе есть театры, где после раздвижения занавеса зритель попадает в пространство обычного дома, где проживает обычная семья. И вот вы можете поминутно наблюдать все бытовые перепитии: как они умываются, бреются, едят, разговаривают. Потом это перешло в телевидение, как программа Big Brother. В России это называется, кажется, «За стеклом». Вот так издатели Колли и Монтинари, а до них Карл Шлехта, поступили с Ницше. Сначала они всё деконструировали, а после стали расставлять в хронологическом порядке. Ну совсем берт-брехтовщина какая-то. И это считается подлинным! Когда я писал статью о воли к власти для четырехтомной философской энциклопедии, я там высказал эти соображения.