Два клоуна

Обласкан,

Нелюбим был

Властью,

За вольнодумство

И характер

Неподвластный.

Всё это внешне,

А внутри, в душе,

У него были

Сказки,

Татьяна, Ленский,

Медный всадник,

И дети,

И, конечно, Натали.

Ушёл, как полагается

Поэту,

Дантесу не простив

Хулы,

Не дописав главы,

Не накопив

Каменьев самоцветных,

Ушёл, как жил —

В единый миг.

И вот теперь,

Гуляя ночью белой,

По саду Летнему

И вдоль Невы,

Он слышит,

Как цитируют Онегина,

Он знает, что любим

И не забыт.

Ах, Пушкин,

Александр Сергеевич,

Вы – лучший!

Вы такой – один!

Незаменимые

Вот и повесила я

На гвоздик

Маленький ошейник

К другому – большому.

Две собаки ушли,

Каждая в своё время —

Большая давно,

В две тысячи пятом,

Зимой морозной,

А мелкий вчера,

Вечером поздним,

Оставив в душе

Пропасть,

Которую нечем

Заполнить.

Они дарили

Любовь и счастье,

Доброту и верность

Неимоверную,

Они делали жизнь

Красочной,

Прогулочной и

Категорически радостной.

Буду горевать

Об ушедших вечно,

И даже в той

Потусторонней

Бесконечности

Незаменимые есть,

Это те,

Кого заменить некем,

Это ушедшие

Твои человеки

И твои звери,

Вошедшие в твою жизнь

И оставшиеся в ней

Навеки.

Не бросай теперь, не бросай

Муз ушёл, не попрощавшись,

Хлопнув дверью стеклянной,

Оставив одну, в полном отчаянии,

Собирающую осколки руками.

Чем прогневала, чем обидела?

То ли холодом, то ли зноем,

Мне казалось, что я сильная —

С бурей справлюсь одна спокойно.

Ошибалась! Без вдохновения,

Без капризного Феба-Муза,

Без насмешек его, без презрения

Это не поэзия – это проза.

Прилетай, возвращайся, солнечный,

Муз любимый, голова седая,

Столько лет ты со мной рука об руку,

Не бросай теперь, не бросай!

Моросит, моросит…

Моросит, моросит, моросит…

А душа, как губка впитывает,

Душа – не твёрдый гранит,

Она субстанция невидимая,

Отчего же и что там болит?

Разрывает тело, не даёт уснуть,

Все думы смешивая в коктейль,

И ты в полусне: «Забудь, забудь»,

А душа всё прядёт кудель,

Обвивая нитями грудь.

И тонкую нить льняную

Вздохом не разорвать,

И тьму сумеречную, ночную

Из души никак не прогнать.

Давно-долго с болью кочую.

Моросит, моросит, моросит,

Украшая каплями паутину,

И она на солнце красиво блестит,

Дорисовывая жизни картину,

А ночью то, чего как бы и нет,

Нестерпимо-бессонно болит.

Тонким пером нарисован…

Тонким пером нарисован

Краешек бледной луны

На светлом ещё небосклоне,

На фоне закатной зари.

Узенький вход в зазеркалье,

На ту сто́рону небосвода,

Манящий, печальный,

Провиденциа́льного перехода.

Небо неспешно темнеет,

Включает звёзды умело,

И пепельный свет, излучаемый Фебом,

Волнует душу, тревожит тело.

Всё стихло, земля опустела,

Ночь обняла тьмою немою,

И с неба неслышно, несмело,

Летит свет звезды погасшей,

А лунный серп собирает жатву…

Дураку закон не писан

Дураку закон не писан,

Если писан, то не читан,

Если читан, то не понят,

Если понят, то не так.

Кто же на Руси дурак?

Жил себе в селе Емеля,

Был ленив, ума не на́жил,

Маменька кормила кашей,

Он же по́ воду ходил,

Да и то, не от нужды —

Новой шапкой похвалиться

И проветрить сапоги.

Зачерпнул – в ведёрке щука!

«Отпусти, проси, что хошь».

«Что просить? Нужды не знаем,

Папа в думе заседает,

Мама – бизнесмен крутой,

Брат за мо́рем проживает,

Сам – красивый, молодой.

Хотя нет! Хочу в столицу!

Быть царём, и царь-девицу,

И всё царство, и коня,

И чтоб славили меня!»

«Воля ваша, Емельян,

Будет всё, как пожелаешь,

Вот те печка, вот кафтан».

А народ в селе дивится:

«Глянь, дурак, а как везёт!

Всем селом на речку ходим —

Нам всё пусто, им – приплод,

А ему, ну надо! Сразу!

Без сети! В ведро! Сама!

Чудо-чудное, кума».

Был ещё Иван-дурак,

Сторожил отцово поле,

Ох! Бескрайнее раздолье,

Председателем был папа,

Мама же учёт вела,

Чтоб земля не пропадала,

Поле взял. Чего ж не взять?

Ну не суть, сидит Иван,

Глядь, скакун арабской масти,

Он его за гриву хвать

И давай его гонять.

Откупился конь-красавец —

Подарил ему конька,

Золотого горбунька.

Был Иван совсем дурак —

Был не чёсан и не мыт,

Вдруг – богат, одет во фрак…

Вот коньку за то спасибо,

Отвёз Ваню в стольный град,

Ко двору его пристроил —

Иван княжит, Иван рад.

Много было дураков,

И до веку, и потом,

Все в столицу перебрались,

Кто на печке, кто пешком…

Кто-то ж должен нами править,

Без управы нам никак!

«Он хоть свой, он – не варяг».

Ну а чудо в помощь им —

Щуки, Сивки, Горбунки

И волшебные клубки.

Они точно знают путь,

Куда надо приведуть,

Сказки на ночь нам расскажут,

Мёдом нам усы намажут,

Всё подробно объяснят,

Про простых, и про царят,

Ничего не утаят.

Дуракам закон не писан.

Дураками он написан.

Ну а с умного что взять?

«Прочитать и исполнять!»

Босоногая дива

Сезария Эвора – звучит минорно, напевно,

Сезария Эвора – кабовердианка незабвенная,

Певшая грудным низким голосом

На родном непереводимом креольском,

Певшая в маленьких портовых тавернах

И огромных залах лицемерных,

Певшая о простом и сложном,

Неброско одетая, слегка неуклюжая,

С душой, бескрайний океан вместившая,

Самозабвенно свой остров каменистый любившая.

Совсем не пафосная, совсем не звёздная

Босоногая дива, совсем не серьёзная,

Ты просто пела – безучастно, неспешно,

Не всегда точно, почти небрежно,

Но все замирали, вслушиваясь

В оттенки таланта волшебного.