Два конца, два кольца и межгалактическая жвачка (СИ)

Вечер выдался не по-осеннему знойный, словно в насмешку над всеми злоключениями парикмахера. Ясное небо понемногу наливалось багрянцем, точно созревающий плод. Теплый ветерок гулял между многоэтажками, неся с собой то отзвуки веселых голосов, то аромат жаренной картошки. Внизу, под окнами парк оказался полон людей - бродили влюбленные, в уютных деревянных беседках было не протолкнуться, да и свободной лавочки не сыскать. Дальний конец двора оглашался стуком мяча и заливистым детским смехом.

Дзынь-дзыньк!

Сергей Петрович подскочил, едва не выронив фотографию. Обернулся, готовый ринуться в комнату. Но фруктовая ваза с жвачкой - одна из немногих вещей, которые ему разрешили забрать из парикмахерской - стояла на месте. И новых монстров покамест не рождала.

Дзыньк! Дзеньк!

Источник звука отыскался под балконом. Мальчик в зеленой бейсболке раскатывал перед окнами, то и дело нажимая на звонок, прикрепленный к рулю самого обычного велосипеда. Наблюдая за ним, Сергей Петрович почувствовал, как лоб покрывается испариной. Сердце замолотило, как помпа, что откачивает воду с безнадежно тонущего корабля. Волна воспоминаний поднималась, грозя накрыть его в любой момент, и парикмахер спешно ретировался в квартиру.

Он ненавидел велосипеды.

Трясущимися руками Сергей Петрович вернул суровый лик матери в комод. После чего безвольным мешком рухнул на кровать. Душа его оказалась преисполнена с одной стороны тоской и отчаянием, с другой - странной радостью. Он вдруг четко увидел прошлое, в сюрреалистичной окраске: череду серых дней, тусклую пелену обыденности прорывали те немногие яркие крупицы событий, когда-либо происходивших с ним. Тревожные воспоминания детства, осколки настоящих эмоций. Как и фотография, надежно скрытые в темноте.

Велосипед.

Одно из таких воспоминаний.

Сдувать пыль с полотен в галерее памяти Сергею Петровичу хотелось еще меньше, чем извлекать на свет родительское фото. Поэтому он просто лежал пластом, невидящим взглядом буравя окно. Там желтый шар катился к горизонту - медленно, будто нехотя. Когда из желтого он стал кроваво-красным, а хрусталь фруктовой вазы заиграл багряными бликами, парикмахер поплелся на кухню.

Оставалось еще одно средство, чтобы нащупать почву под ногами.

Пусть и на время.

*

Голова важно надула щеки - и, хлоп! Пузырь лопается, не извергая привычных уже чудовищ. Взамен них мириады золотистых волосков повисают в воздухе, словно пойманные в невидимые сети лучи солнца. Еще мгновение и они начинают двигаться. Медленно, но уверенно плывут к голове существа, подобные кораблям, идущим в далекую гавань. Проходит немало времени, и пришелец обретает то, что хотел.

Роскошную, невероятно длинную и пышную, в красках золота - бороду.

- Благодарность, - говорит он Сергею Петровичу. - Домой далеко! Старый оболочка снял, новый оболочка помогает домой. Хороший!

Пальцы существа задвигались с ужасающей быстротой, перебирая волосяные нити. Борода окутывала голову, точно кокон. Пришелец готовился к полету в космические дали скоро и сноровисто.

- Оставлять тебе Огран, - глухо пробубнила голова из волосяного мешка. - Жуй! Надувай! Желай!

После чего золотистый шар выплыл в открытое окно и, набирая скорость, устремился ввысь, в усыпанное звездами небо.

*

Сергей Петрович раздумывал, на что списать странное воспоминание. С одной стороны это мог быть самый обычный сон. С другой - вчера он пил дешевый коньяк, и выпил много. Гораздо больше того, что считается нормой. Значит, возможна и галлюцинация. Правда, нельзя быть уверенным в том, что галлюцинации способны разговаривать.

Впрочем, последние дни в его жизни одинаково напоминали затянувшийся глюк.

- Будем стричься?

Похмельная голова и невеселые думы против воли занесли его прямиком в парикмахерскую. Его, Сергея Петровича, старую парикмахерскую. Тихий добрый островок покоя в океане повседневности.