Два лепестка моли. И сжечь все к чертям (СИ)

Все эти дни они обменивались письмами, порой по два раза. Гермиона даже начала использовать вспомогательную магию для пера, потому что пальцы нереально болели от количества написанного. И всё это время улыбка не спадала с её лица. Просто потому что она давно не была так счастлива.

Сейчас же, сидя в родительской гостиной за столом, она нервничала. Они с мамой приглушённо переговаривались, пока отец сидел на диване и смотрел футбольный матч.

Это была идея Джин — пригласить Гермиону к ним домой в качестве новой знакомой, просто попить чай. Но это «просто» было для отца, чтобы у него не возникало вопросов. Для обеих женщин же это имело большее значение.

Пока отец что-то выкрикивал под чей-то забитый гол, Грейнджер тихо постанывала, прикусывая губы, пытаясь не заплакать. Мама держала её за руку, рассказывала об их путешествии в Австралию. Рассказывала о смешных случаях на работе, когда у самой голос дрожал. Они в считанных метрах от того, кто не помнил собственную дочь, сидящую у него в гостиной.

— Всё будет хорошо, милая…

«Я знаю, мам», — так и не было озвучено.

К концу вечера, когда Гермиона засобиралась обратно в школу, в сердце стрельнула какая-то отчаянная надежда. Наверное, она просто ещё не отошла от волнения. Именно поэтому у порога, когда Джин отдавала ей контейнер с домашним печеньем, Гермиона заглянула ей за плечо, чтобы увидеть папу. Чтобы…

— Мистер Грейнджер? — громко произнесла она, хотя самой от страха казалось, что губы даже не пошевелились.

Джон повернул голову. Встретившись с ней взглядом, он растянул губы в улыбке, быстро поднялся с дивана и направился к ним.

— Прошу прощения, — он обнял за плечи Джин. — Там последние минуты остались. Совсем увлёкся. Сегодня играет…

— Ваша любимая команда, — закончила за него Гермиона.

Отец чуть сдвинул брови, но, скорее, от удивления. Посмотрел на жену и вновь заулыбался.

— Всё верно, это Джин вам сказала? — он взглянул на Гермиону. — Нам даже удалось однажды побывать на их игре и…

Боже…

Вот сейчас…

— Да, я помню это. Как мы все вместе ездили в Германию на чемпионат по футболу, чтобы увидеть твою любимую команду, — отчеканила Гермиона, глядя на него и чувствуя, что защипало в носу. — Я тем летом поранила ногу, наступила на торчащую из земли толстую щепку. Ты нёс меня на руках до самой больницы. Я сидела у тебя на спине и чувствовала себя самой счастливой девочкой на свете. Мне хотелось кричать. Кричать, даже зная, что меня никто не поймёт. Хотелось кричать о том, что мой папа самый лучший на свете… Смотрите! Он такой сильный! Смотрите, как он любит меня!

Джин уронила подбородок на грудь и всхлипнула в кулак, который поднесла к лицу. Джон стоял окаменев, ничего не понимая, лишь изредка моргая и глядя то на Гермиону, то на жену. Первая его реакция была скрыта в нервной улыбке, косой и быстрой. Но потом, когда слова приобрели для него смысл, он нахмурился, чем Гермиона вновь воспользовалась.

— Твоя команда проиграла, пропустив последнее пенальти, — голос дрожал. — Когда мы возвращались обратно в отель, ты предложил нам заглянуть в парк и объесться сладкой ватой, чтобы заесть твоё расстройство. Вы с мамой ели синюю вату, а я…

— Белую, — прошептал он.

— Всё верно, пап, — заплакала Гермиона. — Я ела белую…

Время замерло. Остановилось. Сшило пространство вокруг них, не оставляя пути к отходу. Джон сделал шаг назад, схватившись за голову и не разрывая взгляда с дочерью. Смотрел на то, как Джин подошла к ней и обняла. Смотрел на то, как обе женщины, уткнувшись в плечи друг друга, плакали. Смотрел на то, как девушка подняла на него взгляд, и потом…

— Гермиона? — он словно испугался своего голоса. Неуверенного и ломанного.

Грейнджер трясло. Она боялась, что сделала глупость. Боялась, что отец сейчас сойдёт с ума. Боялась, но, боже, кинулась к нему в объятия, чтобы просто сковать его руками. Уткнуться в грудь и сильнее разрыдаться. Чтобы шептать ему простое слово, по которому она так соскучилась:

— Папа…

Казалось, за их спинами кто-то забил гол, и динамики телевизора разрывались от крика комментатора. Казалось, на этом клочке коридора семья из трёх человек наконец воссоединилась. Казалось, что когда-то сказанные мамой слова обрели жизнь.

«Всё будет хорошо».

Гермиона провела у родителей все выходные — вечер пятницы перекочевал в ночь и раннее утро, в котором они говорили и говорили. Было много слёз. Было много улыбок. Было много злости на несправедливость и войну.

Когда Гермиона и Джин, теперь уже вдвоём, рассказали ему всё с самого начала, Джону потребовалось два бокала шотландского виски, после чего они все отправились спать и встретились в этой же гостиной вечером, согласившись, что ни один из них не смог бы сомкнуть глаз.

Она была на седьмом небе от счастья. Ощущала такое огромное облегчение, словно вылечилась от смертельной болезни. Больше никаких секретов. Больше никакой потерянной памяти и потерянных родителей. Сейчас всё на месте. Сейчас всё так, как должно быть.