Два лепестка моли. И сжечь все к чертям (СИ)

— Полумна сказала, что Блейз ради неё подарил её вязаные шапки своим домовикам, — Грейнджер засмеялась, но тут же закашлялась в кулак.

Драко слышал об этом впервые. Как сильно он выпал из жизни, что даже не знал этого?

— У его матери ещё четверо в подчинении, — ответил он. — Но я немного…

— Обескуражен?

Он кивнул.

Они встретились глазами. Гермиона скинула одеяло и теперь обнимала колени, притянутые к груди. Её бордовые шорты слишком сильно задрались, и Малфой просто не мог не позволить себе мазнуть взглядом по бёдрам.

— Как ты могла заболеть, Грейнджер? — ровным тоном, стараясь задеть её, произнёс он. — Почему согрела мою одежду, но не позаботилась о себе?

— Тебе было хуже.

«Тебе. Было. Хуже.»

Его будто током ударило от её проникновенного взгляда и честных слов. И Драко правда не понимал, что происходило у него в голове.

Раньше понимал.

Агрессия. Злость. Обречённость.

Но сейчас?

Сейчас Грейнджер добавляла в его жизнь какие-то новые краски. Чересчур яркие, к которым нужно привыкать много лет. Но шанса она не оставляла. Делала новые наброски ядовитыми мазками. Как её ногти на ногах. Зелёные…

Гермиона поджала пальцы, когда заметила, что он смотрел на её ступни.

— Зелёный? — хмыкнул он, стараясь отвести тему от опасной границы, после которой начиналось то самое… сокровенное. — Фанат Слизерина?

— Люблю этот цвет. Паркинсон обещала подарить мне галстук.

Они говорили о друзьях, об учёбе и о погоде. Гермиона спорила с ним, в какое время года Хогвартс выглядел наиболее красивым. Драко настаивал на зиме, когда острые верхушки башен и башенок облепливали облака снега, а озеро покрывалось льдом. Он говорил о бесконечном снеге за окном, на который хотелось смотреть и смотреть. А Грейнджер говорила про осень. Говорила про дождь и утренний туман, сквозь который виднелись лишь очертания леса или школы. Говорила про стук капель по оконному стеклу…

— Ты просто не видела Хогвартс с высоты в зимнее время, — он разминал шею, настаивая на своём мнении.

— Я бы хотела…

В груди щёлкнуло.

Щёлкнула задвижка, которую Гермиона только что закрыла своими руками, заперев себя с ним наедине. В их банальном разговоре, который полон чувств. Обыкновенных, которые лежали на поверхности, но в то же время искренних. И теперь в его сознании, прогнившем насквозь обречённостью, ужасно запершило и проскользнула до дрожи страшная мысль: он, сам того не понимая, привязался к ней. Неосознанно и резко, как ломающаяся от удара ключица.

Он привязался к ней.

Было ли это обыкновенной человеческой сущностью? Когда двое постоянно видятся, общаются и, наконец, спят. Простое ли это привыкание, после которого он продолжал думать о ней. Начинал переживать…

Как не дать этому перерасти в нечто большее? Да и вряд ли у него получится.

Голова всё ещё болела. Драко прикусил щеку и хотел поскорее уйти отсюда, потому что сам не заметил, как они оба сидели на её кровати напротив друг друга: она — прижав к себе ноги, а он — по-хозяйски вытянув их вперёд.

Сидели и спорили о том, как же влияла погода на Хогвартс…

Бежать.

Скорее и не оглядываясь — бежать.

— Я пойду, — он встал с кровати, надел обувь и не решался оглянуться. — Скоро Помфри придёт.

Последний предлог прозвучал как отмазка. Драко нахмурился.

— Ты кое-что забыл, — шёпот ударился в спину.

Сердце сжалось. Он обернулся, чтобы уточнить, о чём она говорила, хотя это было и не нужно. Драко и так всё знал. И в этот самый момент Грейнджер, поднявшись на колени и приблизившись к краю кровати, притянула его за шею, чтобы он немного нагнулся. Чтобы…

Малфой позволил ей больше, чем поцелуй.

Малфой позволил ей этот взгляд, с которым она впивалась в его губы. Глубокий и проникновенный, как выстрел прямо сквозь арматуру рёбер, хранившую под собой камень, который, чёрт его дери, начал биться.

Удар. Удар. Удар.

Прямо в её ладонь, которую Гермиона положила на его грудь.

Поцелуй со вкусом лекарств. Поцелуй со вкусом её сухих губ. Поцелуй со вкусом убывающей боли в висках. Поцелуй со вкусом его поражения…

Это больно — показывать ей свою раскрытую настежь душу, из-за чего его ломало. И стыдно себе признаться, что нравится, боже, нравится.

Гермиона отстранилась первой. Поднесла пальцы ко рту, чуть прикасаясь к губам.

— Больше не болит? — спросила она, разглядывая его лицо в поисках эмоций.

— Не болит…

Гермиона легла обратно в кровать и удобно устроилась, подогнув под себя одеяло. На её лице — улыбка, на которую Драко смотрел беспрерывно, а потом почувствовал её взгляд.

— Тогда спокойной ночи, Драко.

— И тебе, Грейнджер…

Задвижка защёлкнута. Он в комнате один. С новыми открывшимися ощущениями. И ему больше не темно.

***

К пятнице Гермиона чувствовала себя лучше. Приняв от мадам Помфри большую порцию таблеток и лекарств, которые нужно было принимать ещё несколько дней, она с облегчением покинула больничное крыло.

Она намеренно пропустила занятия в этот день, заранее предупредив профессоров письмами. Грейнджер поспешила в Хогсмид, чтобы аппарировать в Лондон, к маме, которая уже ждала её.