Два лета

— Иногда купаюсь, — подтверждает Хью и кладет камеру, блокнот и ручку на траву. — Но в основном сижу и пишу — короткие рассказы, стихи и вообще… И наслаждаюсь тем, что родители не надоедают.

Мне хочется расспросить Хью про то, что он пишет. Я была бы рада прочитать что-то, но понимаю, что шансы на успех равны нулю. Поэтому я обращаюсь к другой теме, зацепившей мое любопытство.

— Тебе надоедают родители? — спрашиваю я.

Мэр Розен-Тайсон, мистер Тайсон и Хью кажутся единым целым, прямо-таки хадсонвиллский образец благополучия. Вот уж где ничего не сломано.

— Конечно, а как же, — со смехом отвечает Хью, глядя на сосны по другую сторону водоема. — Они мечтают, чтобы я занялся политикой, пошел по их стопам. И уж точно не хотят, чтобы я стал писателем. Хотя пишу я давно, сколько себя помню. Иногда пишу всю ночь напролет. Они же считают все творческое непрактичным. — Кивком головы он указывает на камеру. — Мне пришлось выбивать разрешение посещать курс! Кстати, в следующие три дня я на занятия не приду. Они тащат меня на какую-то конференцию в Вашингтон, Ди-Си.

— Ой, жалко, — говорю я. Вот эгоистка: мне грустно при мысли о том, что Хью не будет на занятиях.

Он пожимает плечами.

— Уверен, будь у меня брат или сестра, было бы гораздо легче. Тогда бы родители не возлагали все свои надежды и мечтания на меня одного.

Внутри меня будто посветлело, мне стало легче дышать.

— Я тоже единственный ребенок.

У нас есть еще кое-что общее. Смотрю на Хью, он хорошо мне знаком: оливковая кожа и серо-зеленые глаза, длинные ресницы и волевой подбородок, маленькая родинка возле правого уха. Я зациклена на Хью уже два года, но на самом деле совсем его не знаю. Не знала, что он хочет писать или что у него еще нет водительских прав. Возможности узнать меня я ему тоже не давала.

— Мой папа — художник, — продолжаю я. — Но, к счастью, я художественным талантом не наделена, так что на меня надежд не возлагают. — Я улыбаюсь сама себе.

Хью снова смеется. От его взгляда у меня ускоряется сердцебиение.

— Так вот почему ты собиралась летом во Францию? — спрашивает он. — К отцу? — Он опускает глаза и — честное слово — краснеет. — Я… случайно услышал, как ты в школе про это говорила, — быстро добавляет он.

Тут уже краснею я. Как же долго я считала, что Хью не обращает на меня никакого внимания. И другие мальчики тоже. Но вдруг Хью все-таки чуть-чуть мной интересовался? Сердце бешено колотится.

— Да-а, — говорю я, вертя камеру в руках.

До меня вдруг доходит, что если бы я этим летом поехала во Францию, если бы папа ничего не отменил, то сейчас я не стояла бы здесь, не говорила бы с Хью у этого волшебного озерца. Я бы все это пропустила.

Хью опускается на колени, берет камеру и фотографирует воду. Снова он напоминает мне фотографа, который снимает дикую природу, и в голове мелькает невероятная картина, будто мы вдвоем едем в какое-нибудь экзотическое место, это что-то вроде сафари, и снимаем, а Хью пишет рассказы… Мотаю головой, чтобы избавиться от этих безумных мыслей. Хью тем временем садится на большой плоский валун. Потом ложится, опираясь на локти, сбрасывает шлепанцы, вытягивает свои длинные ноги и начинает болтать ими в воде. Здесь ему легко и комфортно. Это уже не тот знакомый мне официальный Хью.

Секунду я колеблюсь. Стоит? Не стоит? Что, если буду выглядеть глупо? Но все же следую его примеру. Положив камеру и расшнуровав сандалии — пальцы чуть подрагивают, — я устраиваюсь на прогретом солнцем валуне. Осторожно опускаю ноги в воду. Ее прохлада сначала обжигает, но это очень приятно.

Мы молчим, но почему-то неловкости не возникает. Над головой щебечут птицы. Я фотографирую сосны и воду, Хью тоже. Стоит великолепный летний день, давно в Хадсонвилле такого не было: чистое голубое небо и никакой влажности в воздухе. Сверкает поверхность воды. Я закрываю глаза, запрокидываю голову и наслаждаюсь, чувствуя тепло солнечных лучей на лице.

— Я знаю, — задумчиво произносит Хью, — что вообще-то тебе не нравлюсь.

Я резко открываю глаза, от неожиданности едва не соскальзываю в воду.

— Что-что?

Хью смотрит вдаль, на лице дергается мускул. Сейчас он уж точно краснеет.

— Я же вижу. В школе ты как бы избегаешь меня. По лицу видно, что я тебе надоедаю. — Нахмурившись, он бросает на меня взгляд. — И я понимаю, что ты не обрадовалась, когда оказалась в паре со мной на это лето.

Я открываю рот, но издаю лишь что-то хриплое — то ли кашель, то ли смешок. Как ответить? Хью, ты неправ. Тут все наоборот, а не ты-мне-не-нравишься. В голове все перемешалось, я смотрю на него. Видно, «лицо для Хью» сработало, и даже слишком хорошо.

— Мне показалось, что это ты не очень-то хотел быть моим партнером, — наконец удается пропищать мне. Кровь бьется в висках. Боже мой. Вот и не опозорилась.

Но Хью мотает головой и улыбается. Кажется, это его первая улыбка, предназначенная мне, и она сияет, будто солнце.

— Ты хороший партнер, — говорит он. — Ну, то есть сегодня все ведь не так уж плохо?