Трюмпер ахнул, покраснел еще сильнее и ткнул Каулитца в бок, но тот и не обратил внимания, продолжая светиться, как лепреконская монетка. Ученики за столом ненадолго замолчали, переваривая информацию, а потом Клаус спросил:
- И что ты можешь?
- Понятия не имею, - пожал плечами Билл и, нарисовав перед внутренним взором руну дракона, создал уменьшенного во много раз рогатого русского прямо за столом. Этого не ожидал ни он сам, ни одноклассники. Они одобрительно загудели и наперебой начали жать ему руку. Только Георг поджал губы и глянул на Билла как на врага.
Весь день их преследовали мелкие птички. Они чирикали, не давая никакой возможности услышать что-либо ни им, ни тем, кто находился рядом, и преподаватели отправили ребят домой, сказав, что они срывают учебный процесс. Они встретились в холле и пошли в конюшни: за всеми влюбленностями оба совершенно позабыли о своих лошадях, за добрый месяц они приходили к ним лишь один раз. Фараон недовольно заржал, услышав хозяина, а когда тот подошел, встал на дыбы.
- Осторожнее, Фара! – рассмеялся Билл, протягивая ему морковку.
Они долго возились каждый со своей лошадью, перебрасывались сальными шуточками и вели себя как дети. Ни один из них не заметил, как в конюшню пришел Георг. Билл вскрикнул, выйдя из загона и обнаружив парня там. Том выскочил следом, готовый в случае чего спасать новоявленного мага, но тут же расслабился, увидев Листинга. Тот выглядел обеспокоенным.
- Может, пора перестать сходить с ума и все-таки проверить действие зелья? – предложил он. – У тебя, Билл, могут быть очень большие проблемы с током магии, если Том все еще находится под его действием.
- Под действием чего? – нахмурился Каулитц.
- Билл не сказал тебе? – удивился Георг. – Очень опрометчиво с твоей стороны, а если бы он случайно убил тебя в порыве страсти?
- Я чего-то не… - начал Том, но Листинг перебил его:
- В твое зелье, что Билл варил для тебя месяц назад, был добавлен клевер. Пожалуйста, позволь мне узнать…
- Что-о-о? – на сей раз перебил Каулитц и перевел взгляд на Билла.
Тот сразу понял, что все кончается, рушится. Из глаз Тома во мгновение ока исчез тот огонь, что был все это время. С него словно медленно, слой за слоем, спадал морок.
– Так ты… Так это… - Он не мог подобрать слов, отчаянно жестикулируя.
Стена конюшни обвалилась от силы его магии, но парень, казалось, не заметил. К ним начали подтягиваться ученики, пара друзей Каулитца встали недалеко от него, настороженные.
– Ты, Трюмпер! – Теперь в его голосе не было той любви, что была буквально недавно, он снова становился тем, кого привык видеть Билл.
Юноша сделал шаг назад, и это, кажется, дало толчок ярости Тома. Он подскочил к Биллу и ударил по лицу. В тот же момент друзья схватили Тома, заламывая руки, не давая убить Трюмпера на месте. Георг быстро создавал вокруг Каулитца защитное поле, но все тщетно: магия вырвалась из-под контроля, нескольких третьекурсников, не умеющих создавать барьеры, отшвырнуло ударной волной.
- Да я тебе кадык вырву! – орал Том, пытаясь высвободиться из держащих его рук. Билл потупил взгляд: за то, что он сделал, кадык вырвать мало. Он ведь знал, что Том под воздействием зелья, и все равно воспользовался его беспомощностью перед собой! От воспоминаний о произошедшем в груди предательски заныло. Он смотрел на Каулитца и не узнавал его, своего Тома, ласкового, нежного. Впрочем, можно ли было говорить о том, что «тот» Том был настоящим? Скорее всего, за него говорило зелье, и от этого на душе становилось еще гаже. Билл тяжело вздохнул, развернулся и пошел в комнату. Ту, которую он теперь скорее всего не делил с Каулитцем. Он слышал, как Том орет ему вслед проклятья, но без труда отражал их: вчера парень поделился с ним своей магией, и теперь она не могла принести ему ощутимого вреда.
Время замедлило свое течение. Билл лежал на кровати и смотрел в стену. Том пришел вечером, сказал что-то грубое, собрал несколько вещей и ушел. И время остановилось. Вселенная перестала существовать. Его мир развалился на куски, оставив Билла вне времени и пространства. Сколько он лежал так, не вставая? Час? День? Неделю? Магия бурлила в нем, это сказывалось на всех. Птицы перестали петь, а плакучая ива, что стояла рядом с их корпусом, сгорбилась еще сильнее. Шел дождь.
К нему приходили люди, говорили о том, что надо показаться целителям. Приходили и целители, просили сотворить что-то. Он покорно творил, целители жали плечами и уходили. Никакая медицина еще не научилась лечить разбитое сердце.
Он ненавидел себя, он ненавидел Георга, но больше всего он ненавидел Тома. За то, что тот влюбил его в себя. За то, что показал, каким может быть. За то, что он вообще существует.
Он вспоминал их совместные дни, прокручивал их раз за разом, теряясь в том, что было, а чего не было. Плохо! Как же плохо, черт возьми!