Два мецената

Сергей Петрович познакомился с Грошевым, когда тот, женатый студент академии, ютился с женой в одной комнате на пятом этаже, в одной из отдалённых линий Васильевского острова. Жена Грошева шила тогда на магазин бельё и просиживала ночи за шитьём, чтобы её Кирюша мог выполнить работу на конкурс, не заботясь пока о куске хлеба.

VII

Грошев получил первую степень при выходе из академии, но отказался от поездки за границу, потому что получил заказ написать за очень большие деньги портрет одного лица, занимающего высокое общественное положение. Блестяще выполненный этот заказ сразу доставил Грошеву множество других заказов среди петербургской аристократии.

Грошев зажил в хорошей квартире, при которой была и мастерская художника, – просторная с верхним и боковым светом, обставленная достаточно роскошно для того, чтобы служить для приёмов тех значительных, богатых, избалованных жизнью людей, с которых писались в этой мастерской портреты.

Несмотря на высокую цену, какую брал Грошев за свои портреты, скоро заказчиков стало так много, что он уже не мог посвящать каждому столько времени, сколько необходимо было, чтобы написать портрет добросовестно. Тогда Грошев стал делать так: в первый сеанс писал быстрый «нашлёпок» с натуры, переносил на полотно как можно вернее лишь цвет волос, глаз, кожи и совсем не заботясь о рисунке. Тут же он снимал фотографию. Весь такой сеанс продолжался не более часа. Затем снятый Грошевым негатив проявлялся фотографом, который очень быстро делал увеличенный до натуральной величины портрет, – одну только головку, без ретуши. Грошев, посредством кальки, переводил контур головы на полотно и писал портрет без натуры, пользуясь как этюдом сделанным в первый сеанс «нашлёпком». Через неделю после первого сеанса «натура» являлась на второй и последний сеанс и тут с удовольствием и часто с восторгом видела свой уже законченный портрет, с поразительным сходством. Оставалось только кое-где тронуть кистью, – сверить портрет с натурой в этот последний сеанс. Грошев умел и польстить «натуре» на своих портретах, если это нужно было. В большинстве же случаев портреты Грошева отличались большим сходством с натурою и своеобразной шикарной, если можно так выразиться, отделкой.

«Натура» оставалась ещё и тем довольна, что её не мучил сеансами этот художник, что не заставлял уделить на позирование несколько лишних часов из её времени, часто совершенно праздного.

Грошев приобрёл себе имение неподалёку от Петербурга и уезжал туда с семьёй на лето. У него был сын, болезненный мальчик лет семи, бледный, плохо развивающийся и физически, и умственно. Этот мальчик с широко открытыми большими, как будто удивлёнными, глазами, с полуоткрытым ртом, – производил на всех тяжёлое впечатление. Последние два лета Грошев уезжал за границу, – в деревне жили только его жена и сын.

В Петербурге Грошев жил весёлой опьяняющей жизнью. За ним ухаживали барыни, и он, женившийся по легкомыслию, – теперь чувствовал себя, как рыба в воде. Его зазывали в салоны, гордились им, как молодою знаменитостью; два-три вечера в неделю заканчивались ужином вместе с известными актёрами, музыкантами и писателями из тех, которые любят пожить: это была жизнь, не оставляющая времени на внутреннюю, духовную работу, на культуру «духа».

Грошев примкнул к тому, довольно тесно сплочённому, «Обществу художников», которое художники иного лагеря прозвали «Обществом внешности».

VIII

Сергей Петрович не любил и не собирал произведения общества внешности. У Грошева он приобрёл прекрасный этюд, когда того ещё не засосало это общество, и он ещё не был «известным портретистом». Тогда же они познакомились, Грошев с женой заходил к Сергею Петровичу, и тот с женой бывал у Грошевых. Они виделись всё реже. Когда у Сергея Петровича описали имущество, – ему пришло в голову посоветоваться с Грошевым. Оказалось, что Грошев уже два месяца живёт в Москве у миллионера Дарина и пишет портреты Дариных и некоторых других московских миллионеров. – «Чего же лучше? – подумал Сергей Петрович, – в Москве удобнее всё устроить – меня там никто не знает и не так мне стыдно будет… И Грошев как раз в среде московских меценатов вращается, – ему ничего не стоит помочь в моём деле».

Сергей Петрович взял отпуск на неделю и собрался в Москву. Жена ему навязала кроме шести вещей, отобранных им, «которые меньше жалко», ещё и картину Зимина:

– Бог знает, удастся ли тебе на эти вещи к сроку найти покупателя… На случай крайности, возьми картину Зимина, – его всякий купит, в каждую минуту… Только, ведь, на случай крайности возьми…

– Всё равно я не продам эту вещь, даже и в крайности… Я не могу продать эту картину… Она подарена мне…

– Должен будешь продать, если другого исхода не будет… Лучше самому продать, чем ждать, пока её опишут.

Сергей Петрович вздрогнул, вспомнив Кусанова и его оценку… И привёз в Москву так же и картину Зимина, – «на случай крайности».

– Пожалуйте-с, Кирилл Данилович зовут вас, я им передал карточку… В постели они ещё…