Два мецената

Вслед за лакеем Сергей Петрович пошёл в маленькую дверь. Они прошли две комнаты с весьма скромной обстановкой и с неубранной кроватью. Это были комнаты лакея, – дальше были роскошно отделанные комнаты старшего сына Дарина, – Виссариона. В этих комнатах все стены были увешаны картинами в золочёных рамах. В спальне на кровати под шёлковым на пуху одеялом ещё нежился Грошев.

– Вы не взыщите, что я вас так принимаю…

Грошев протянул из-под одеяла руку.

Сергей Петрович пожал неумытую руку Грошева.

– Это я должен извиняться, что не во время беспокою вас…

– Ну, мы старые знакомцы… Потому я и принимаю вас, чтобы вам не ждать, пока я оденусь… Какими судьбами в Москву попали?

Сергей Петрович рассказал Грошеву о своей нужде, о том, что нужно расстаться хотя кое с чем из собранных картин и этюдов, что он уже привёз сюда несколько штук и рассчитывает, что Кирилл Данилыч поможет ему устроить это дело.

Грошев лежал и слушал, заложив руки за голову и глядя в потолок. На его довольно красивом лице, подёрнутом здоровым румянцем, не отразилось никакого удивления; он только спросил:

– А какие именно вещи вы привезли?

Всю коллекцию Воронина знал Грошев очень хорошо и помнил каждую вещь. В душе Грошев давно уже относился к Воронину враждебно, за то, что тот, очевидно, не интересовался произведениями «Общества внешности» и собирал только вещи художников другого типа. Когда случалось молодому, но знаменитому портретисту вспоминать о бедном меценате Воронине, он каждый раз думал: «Буржуй… Зазнался! Зимин и К® к нему благосклонны… Наши работы аристократия раскупает, а он… зазнался»… Теперь Грошев обрадовался случаю показать этому «зазнавшемуся» нищему меценату, – чего могут иногда стоить произведения «Зимина и К®».

Сергей Петрович назвал шесть вещей, которые он привёз. О картине Зимина не упомянул.

– Всё это хлам вы привезли, – решил Грошев, – здесь этого и показывать, пожалуй, не стоит… За это пустяки дадут. Если вам деньги так экстренно понадобились, – вы бы картину Зимина привезли: за неё сразу деньги возьмёте…

Сергей Петрович тяжело вздохнул:

– Я и Зимина привёз… Оставил у себя в номере гостиницы, а к вам взял только шесть маленьких вещей…

– Отлично сделали, что Зимина привезли: с деньгами будете. Впрочем, и вашу мелочь пока можно будет показать…

Сергей Петрович поднял голову и отшатнулся от изумления: перед ним, за изголовьем кровати Грошева, стоял высокий, сухой старик с длинной седой бородой, в серой пиджачной паре, без галстука, в мягкой утренней сорочке, в мягких туфлях. Не слышно было как он подошёл по толстым коврам.

Сергей Петрович поднялся и поклонился.

Старик приветливо улыбнулся, поклонился и протянул руку:

– Дарин…

IX

– Давайте вместе будить художника, совсем разнежился наш Кирилл Данилович, – сказал Дарин ласково, – Что же это вы гостей принимаете в постели, Кирилл Данилович?

– Это мой старый приятель… Петербуржец… Сию минуту встану.

Грошев взялся за кнопку звонка, Дарин и Воронин вышли в соседнюю комнату, – кабинет Виссариона, с резным массивным письменным столом, с венецианской мебелью. Лакей прошёл в спальню Грошева, там послышался плеск воды: художник умывался.

– Давно в Москву пожаловали? – спросил Дарин, показывая Сергею Петровичу на кресло, рядом с тем, на котором сам сел.

Сергей Петрович отодвинул кресло и тоже сел.

– Вчера вечером я приехал… По делу… Давно в Москве не был, – а люблю Москву: как-то душевней здесь люди, радушней… и небо здесь чище, – и погода не так переменчива… Про Петербург же сказал какой-то иностранец… очень метко, что это город, в котором всегда мокры улицы, сердца же у людей всегда… сухи.

Старик засмеялся и показал великолепные искусственные зубы:

– Всякие люди везде живут… Это большая ошибка считать один город населённым добрыми людьми, а другой недобрыми.

«Умный и симпатичный старик, – подумал Сергей Петрович, – этакий миллионер, – десятки тысяч на его фабриках кормятся… а какой не гордый… любезный. И, видно, очень добрый… И меценат… он оценит, как следует те вещи, которые я привёз… Может быть ещё и Зимина спасу от продажи».

– Это конечно, всякие люди везде живут, – согласился Сергей Петрович, – а всё-таки…

Грошев, умывшийся, но ещё не совсем одетый, сказал из-за двери:

– Арсений Кондратьевич, – а ведь Сергей Петрович – тоже меценат… У него интересное собрание картин, этюдов.

– Очень рад познакомиться! – сказал старик. – Вот, может быть, и мою коллекцию посмотрите… Приятно показать знатоку.

– У вас так много картин, Арсений Кондратьевич, – мне будет большое удовольствие посмотреть… А меня в шутку называет Кирилл Данилович меценатом: всего несколько этюдов, да две-три картины у меня.

Грошев вышел одетый щёгольски, гладко причёсанный без пробора, с надушенными и завитыми в колечки усами; носил он маленькую бородку, щёки брил; блондин с румяным лицом, он казался моложе своих тридцати двух лет.

Художник пожал руку Дарину и Воронину и улыбнулся:

– Вот и я совсем…

– Прошу, господа, пить кофе, – встал Дарин.

– Пойдёмте, Сергей Петрович, кофе пить, – позвал и Грошев.