Два миллиона

Были, конечно, и минусы в его станичном проживании. Круг знакомств был ограничен станичной околицей, инфраструктура не радовала, пепси-колы не было, так же как и попкорна, Голливудом не пахло, из развлечений – только семечки.

Но плюсы с легкостью уложили минусы на лопатки. Не надо было вечно куда-то спешить, назначать какие-то встречи, рвать нервы в клочья из-за необязательности партнеров, воевать с конкурентами. Сумасшедшая жизнь большого города развитой страны осталась где-то далеко, и Джон с удовольствием о ней забыл.

Одним погожим утром в станицу прибыл Энтони Роумен. Он зашел в хату к своему двоюродному деду, но его там не застал.

– Здравствуйте, бабушка Марфа! А Григорьевич где? И Джона что-то не вижу…

– А они с утра пораньше пошли мужиков с Выселок бить.

– Чего?!

– Ты что глухой?! Бить мужиков с Выселок. Те у них пять переметов и невод сперли.

– И… и Джон с ними?!

– Жора что ли? Конечно, как же без него. У него зуб на выселковских.

– По… почему?!

– А он из ихних ульев мед таскал, а те его поймали. Ну, и поколотили малеху.

– Мед? А зачем ему мед?

– Как зачем? Ты прям, Антоша, как с Луны свалился! Сахар же сейчас по талонам, карамель днем с огнем не найдешь, вот на меду брагу и ставят. Ну, а потом, само собой, самогон гонят.

– Так он самогон пьет?!

– А как же! Он что не станичник, что ли?

– Станичник?!

– Ну, а кто? Городской, что ли? В станице живет, значит – станичник.

Тони, после катастрофы с долларами, думал, что его уже ничто не сможет ни удивить, ни расстроить, но сейчас он вышел на улицу, присел на завалинку и крепко призадумался.

Через полчаса в пыли улицы появились новопокровские мужики. Они шли, радостно переговариваясь и смеясь. Отбитое назад имущество они везли на большой тачке. Впереди шел Джон и о чем-то оживленно разговаривал с рябым мужиком огромного роста.

Джона Джериксона было почти невозможно узнать. Волосы, на которых покачивался видавший виды картуз, неприлично отросли и спутались. Лицо было не бритым, нос красным, под глазом – синяк. Одежда была самая простая и вся в пыли. Во время разговора он размахивал руками и употреблял множество неприличных выражений.

Бывший владелец «Траста» на повороте попрощался с мужиками и пошел с Григорьевичем к хате. Тони поднялся к нему навстречу и, с трудом сдерживая удивление, спросил:

– Джон, это ты?!

– Антоша, приехал! Дед, смотри, друган мой и твой внук вернулся! Ну, как ты, брат?

– Джонни, ой, прости… Жора, должен тебя сразу огорчить…

– Что? Что такое? Опять коммуняки к власти пришли?!

– Нет, не знаю. Я о другом. Из всех твоих денег мне удалось добыть только тридцать тысяч. Остальные растащили.

– Да и хрен с ними, с деньгами теми. Мне они теперь ни к чему.

К разговору подключился дед.

– Тридцать тысяч?! Не весть какие миллионы. На ящик водки только и хватит.

– Долларов, – уточнил Тони.

– Ух ты! Это ж совсем другое дело! Жора, да ты богат! Давай их сюда, Антоша! Мы на них хату Жорику сварганим, трактор купим, и парк с ятракционами сделаем, – обрадовался Григорич.

– Джон, то есть Жора, а как же Америка?! – спросил Тони.

– Какая, на хрен, Америка?! Нету никакой Америки! Здесь жизнь, здесь воля!

– А мне что делать? – неуверенно спросил Тони.

– А что хочешь, Антоша! Хош здесь оставайся, а хош назад к этим капиталистам – кровососам возвертайся, – ответил Джон и сказал Григорьевичу:

– Пошли, дед, в хату. Перед обедом по маленькой бы надо.

Тони стоял, как оплеванный, и не знал, что делать дальше. К нему подошел Григорьевич, похлопал по плечу и сказал:

– Да, оставайся ты, Антон, чего думаешь. Верно Жора тебе сказал. Нечего там по асфальтам скакать. На земле жить надо. Если, конечно, почувствовать хочешь ее, жизнь эту.

Дед пошел в хату. В дверях он остановился, повернулся и крикнул Тони:

– Тут и невеста для тебя, внучек, есть. Нинкой зовут. Ядреная баба! Аль не хочешь?

Коля, Коля, Николай! Повесть