Два мира

КРЮКОВ М. Ф. Черт знает, что за книга!!! В иные моменты я просто не в себе находился!.. Офицер у костра собственноручно убивает своих детей! Да это что же такое?! Не стрелял; это бы еще ничего, если б застрелил, а то прямо рукояткой расхлестал головки. О-е-е-е-ей!!!..

…До невозможности меня перевернула и сцена разговора Чубукова с беляком Жестиковым, который изнасиловал 14-летнюю Машу Летягину. Сукины дети, что вытворяли!!. Как только Чубуков стерпел и сразу же не пристукал эту мразь — Жестикова!

«Два мира» можно назвать «Страшной книгой»… Кровь, трупы, вши, ужасы!.. Только в «Ташкенте»[30] такие сцены встречаются… Эх, а какой смельчак и молодец поп Воскресенский… Жарков хоть необразованный был мужик, а крестьянскую мысль понимал. Политик был. Заставил Воскресенского служить перед народом церковную службу, чтобы толпу на свою сторону совратить. Весело у них тут получилось! Жаркову лишь бы народ залучить… И религию, и революцию — все смешали. Разумно это схвачено писателем…

Прямо говорю: если в какой деревне «Два мира» не будут читать, то для нее нету книг на белом свете. Это — большая история. Через века-века она будет иметь свою цену…

Но мало обрисован в ней Колчак. Его надо бы подольше описывать. Я до самого конца книги надеялся, что Колчак будет выведен полняком… А всякому хотелось в «Двух мирах» видеть Колчака и его гибель. Крестьянину это надо. Пусть писатель добавку сделает про Колчака. Ты погляди — в деревне по сю пору не знают, как погиб этот зверь. Знают, что расстреляли его, а как и где — неизвестно…

Рагимов — правильный тип. Ему все равно — «нашим и вашим». Чистый, вылитый вояка… Барановский — не воин, а умный человек. Лучше всех своих товарищей он понял красную идею.

По человеческому чувству мне чувствительны страдания и белых и красных. Но идея белых — заблудящая. И жалеть их нельзя. И революционный человек будет жалеть несчастных белых, но по обязанности революционера будет и крушить их. Смерть корнета Завистовского всех проберет. Человек кричит: «Мама! Мама!.. Мамочка!» Даже партизанам его жалко стало. Расстреляли, а жалко. И автор верно это подчеркнул. Сам писатель — везде это видно — жалеет мучеников. Без жалости он так не написал бы хорошо. Все эти смерти, эти ужасти колотятся в моем сердце… Даже в такое «заблуждение» вгоняют, что ничего, порой, не понимаешь, не чуешь… постороннего… Работу забываешь… Когда я приходил после читки «Двух миров» домой, то подолгу не мог забыться или заснуть. Не могу заснуть, хоть что хочешь делай! Всю ночь из головы не лезут сцены. Особенно: «хрустнула еще одна корочка»… Головку ребенку проломил офицер. Ведь это!.. Это!.. Кажись, прочти это зверю, и тот заплачет… Самый грубый и злой человек, я думаю, от таких сцен размягчится…

В книге нет слабых или средних мест. Все сильное. Вот это написал, так написал!!! Как гром по всей книге. А этот идол — Мотовилов! Ну и намалевал! Если бы у белых все были Мотовиловы, то пришлось бы с ними долго воевать…

Ох, и книга! Нарасхват она пойдет в деревне по рукам. Вот какие книги нужно читать по деревням. А про нее в деревне мужики совсем и не знают. Необходимо такие книги через избы-читальни проводить в деревню. Жалко, что в деревню такие книги почти не доходят, а ползет сюда ерунда, которой места в городе нет. По заголовку книги уж догадываешься, о чем будет речь идти…

ТИТОВ П. И. Книгу «Два мира» я прослушал с жаждой. Как-будто я прошел сто верст, уморился и захотел пить, а потом встретил целое озеро воды и выпил его все. «Два мира» пронзили мои мозга и оставили в них целые тысячи картин. Сплю и вижу, как отступают крестьяне в тайгу, спасаются от белых. Бегут со своими лохмотьями, ползут, как букашки, во все стороны, а над их головами летели чугунные ядра. Не знали они, где им придется погинуть на журавле, где чугунное воронье вырвет у них живое мясо, где вытащат мозга. Также ярка и картина таянья белой армии… Мотовилоив на протяжении тысячи верст громил все и всех что попадало ему на пути. Не признавал он даже и своих, как бешеная собака не признает своего хозяина.

Разговор у писателя, что клей. Что бы он ни сказал — как приклеит!.. «Два мира» отвратит нашего крестьянина от буржуазного строю. Он увидит насилия над женщинами и несовершеннолетними девушками. Ему будет бросаться в глаза, что колчаковщина была прессом, который выжимал из крестьян кровь… А тайга… мать! Со всех сторон ползли в нее люди, как дети к матери. А она принимала всех и награждала — кого счастьем, а кого и гибелью. В ней горели люди на кострах и убивали своих родных детей…

ПУШКИНА А. Т. И не определишь эту книгу. Всего в ней много. И все ужасное. Обдумать если, то… у-у-у-х!!. Много-много помянешь и про свое горе, и про людское… Книга эта — целая гора передо мной. Крут-а-а-а-я! Шибко всего мною в ней захвачено. И широко, и далеко! И как-то пространно.

Напорно все описано…