Два мира. Том 1 (СИ)

— Мой брат прекрасно знает, какого я о тебе мнения.

— Но всё равно запретил тебе со мной ругаться.

— Это к делу не относится, — процедил Тобирама.

— А вот и относится, — Мадара подался вперёд. — Ты ненавидишь меня вовсе не из-за паскудного характера и даже не из-за того, что я, как тебе кажется, позволил Изуне умереть и забрал его глаза. Ты ненавидишь меня потому, что всегда боялся, что для Хаширамы я стану дороже тебя.

— Как ты смеешь говорить подобное?! — разъярился Тобирама.

— А что, я неправ? У тебя кроме брата никогда никого не было, а вот у Хаши — и Мито, и я. Завидовал? Боялся остаться совсем один?

Стремительно перепрыгнув через разделявший их стол, Второй секунду спустя уже прижимал старого врага спиной к полу, сомкнув пальцы на его горле. Мадара извивался под ним, стараясь вырваться, но хватка у Тобирамы была крепкая. Внезапно в руке у Учихи блеснул кунай — и Мадара всадил его противнику в бок по самую рукоять.

— Я воскрешён Эдо Тенсей, забыл? — прорычал Тобирама, склоняясь ниже. — Меня не убить. В отличие от тебя.

Мадара зло фыркнул — и тут же прекратил всякое сопротивление. Раскинув руки в стороны, он повернул голову на бок, косясь на неприятеля из-под чёлки. Тобирама выпрямился, удивлённый его поведением, но пока не убирал рук.

— Господа… — проговорила Анко, уже успевшая за время их спора в одиночку прикончить целую токкури. — Давайте жить дружно.

Переведя на неё взгляд, Мадара тихо засмеялся. Тобирама растерялся ещё больше, не понимая, что происходит, и даже не сопротивлялся, когда Учиха сел, спихнув его с себя.

— Ты права, что-то мы разошлись, — сказал Мадара, потянувшись к своей рюмке. — А я и в самом деле почти забыл, что ты воскрешён, Тобирама. Уж больно реалистично выглядишь, чёрт.

Тобирама хмуро зыркнул на него. За то время, что они пробыли здесь, Второй Хокаге от нечего делать решил поработать над своей старой доброй Эдо Тенсей и в итоге сумел добиться того, что воскрешённые выглядели уже не как зомби с сероватой кожей, покрытой трещинами, и с тёмными склерами глаз, но как нормальные люди. Помимо этого, ему удалось вернуть их телам определённую чувствительность, не такую, конечно, как при жизни, но всё же.

Достав из бока кунай и положив его на стол, Тобирама поднялся, вознамерившись уйти, однако голос старого врага его остановил.

— Я вот чего не могу никак понять, — протянул Мадара, пристально глядя на него, — ты фактически обвиняешь меня в смерти Изуны, хотя это ты нанёс ему рану. Почему?

Второй опустил на него взгляд, в котором так невероятно сочетались ненависть, ностальгия и даже отголосок какого-то чувства, похожего на печаль.

— Потому что, — всё-таки ответил он, сухо и глухо, — негоже такому воину, каким был Изуна, умирать в постели, будучи ослеплённым родным братом.

— Он сам отдал мне свои глаза, — ощетинился Мадара. — И не смей даже допускать мысль, Сенджу, что твоё сожаление может хотя бы сравниться с тем, что чувствую я.

— Чувствуешь? — процедил Тобирама. — Разве такая бессердечная тварь, как ты, способна чувствовать хоть что-нибудь?

— Представь себе, — огрызнулся Мадара, тоже поднявшись на ноги, с вызовом глядя на старого врага. — Я любил свой клан, это даже ты не сможешь отрицать. Я любил брата так сильно, что ты представить не можешь, и не отомстил тебе за его убийство я лишь потому, что так меня попросил Хаширама — единственный после смерти Изуны человек, которым я по-настоящему дорожил, — он зло фыркнул. — И вообще, почему я перед тобой оправдываюсь? Вся твоя жизнь прошла за спиной у брата в вечных попытках притеснить Учих. Ты жалок, Тобирама, лицемерен и отвратителен, и ещё имеешь наглость критиковать меня.

— Ты сам не лучше, — бросил Второй, но скорее печально, чем зло. — Говоришь, что дорожил братом, кланом, Хаширамой, однако этого по твоим делам не видно — в конечном итоге ты предал всё и всех, кто, по твоим словам, имел для тебя значение.

Смежив веки, Мадара тихо вздохнул.

— Я не лучше, — произнёс он чуть слышно, — но больше не хочу быть таким. Свой нынешний клан и свою дружбу я не предам.

— Пустые слова, — покачал головой Тобирама.

— Обещание.

Довольно долго они стояли так: Мадара — опустив взгляд, думая о чём-то своём, а Тобирама — глядя на него, внимательно, пристально, всё ещё недоверчиво. А потом он сказал:

— Ты не единственный, кто дорожит Хаширамой. Ради брата я попытаюсь поверить тебе.

Мадара вскинул голову, с удивлением, растерянностью посмотрел на него и кивнул.

— За взаимопонимание, — предложила Анко, про которую старшие шиноби, выясняя свои дела, явно успели забыть.

Наклонившись, взяв со стола две полные отёко, Мадара протянул одну Тобираме, и тот почти без колебания принял её.

— За взаимопонимание.

— Кстати об этом, — сказал Мадара, когда рюмки опустели, и мужчины вновь сели на татами. — Ты сказала, что кроме кентавров с тобой ещё что-то случилось, но рассказ об этом не для трезвой головы.

— А, ну да, — отозвалась Анко. — Со мной, ну, того… Скорпион случился.