И тут в комнату, даже не постучавшись, вошел Серж. Одет он был с иголочки и на редкость богато: атласный сиреневый кафтан с белыми прорезями, отделанный золотой вышивкой, плотно прилегающие к ногам черные рейтузы, высокие кожаные ботфорты, золотая цепь, свисающая с пояса…
— Какая приятная встреча, — воскликнул он, в первое мгновение замерев, а потом, расплываясь в улыбке двинулся в мою сторону, широко расставив руки, что я даже удивилась — вот как парень тут обжился, совсем осмелел. — Дай-ка я тебя обниму, дорогая Милена. Давненько мы не виделись?
— Да уже больше года, — наклоняясь для дружественного поцелуя, сказала я. Вот только вместо взять мою руку в свои, или чмокнуть меня в щеку, Ковальский неожиданно страстно приник к моим губам, так что я, опешив, инстинктивно оттолкнула его от себя, потом недоуменно посмотрев. Но парню, казалось, было все равно.
— Ого, — садясь на свободный стул, он учтиво кивнул моей маменьке (даже слишком учтиво, как отметила я, если принять во внимание то, что они решили пожениться, и вообще…). — Вот как быстро время бежит, да, Мари?
"Мари?" — еще больше изумилась я. Маменьке же было все равно до его слов, вот только и волнения своего она не смогла скрыть тоже: что, приревновала?
— И надолго ты к нам? — беря в руки чашку с чаем, просил меня Серж.
— Да нет… — вздохнула я, все больше тревожась тем, что здесь происходило. — Думаю, что уже завтра отправимся в обратный путь.
— Только один день? — словно изумился парень.
— Вполне достаточно, — вместо меня мрачно ответила ему маменька. — У баронессы Милены де Суарже, вдовы, есть дома кое-какие обязанности, если не сказать — приятные хлопоты.
— Да? И какие же? — развязно откинувшись на спинку и широко расставив ноги, спросил Ковальский. — Уж не замуж ли собралась?
— Оно самое, — снова вместо меня сказала мама.
— А что, от смерти барона уже миновал год?
— Почти, — на сей раз, я решила вмешаться в разговор и ответить сама. — Остался всего месяц, так что…
— И кто же претендент на твою руку и сердце, Милена? — громко отхлебывая из чашки и сверля меня глазами, не переставал развязничать парень. Я с удивлением посмотрела на маму, но она сидела, словно истукан, и только ее сердитые глаза метали молнии.
— Пока что рано говорить об этом… — угрюмо буркнула я. — Что ж, мне пора пойти и отдохнуть, что-то я слишком вымоталась в дороге.
После этих слов я встала и, подобрав юбки, устремилась в сторону своей спальни, чтобы проторчать там до самого вечера, перелистывая книжки и время от времени погружаясь в полудрему. Немудрено, что именно из-за этого я плохо спала ночью.
Зря только проворочавшись до полуночи в кровати, я все-таки решила встать и выйти на террасу, чтобы подышать там свежим воздухом. Но когда бледная полоска света упала на диванчик, стоящий там, я увидела сидящую на ней и целующуюся пару. Конечно же, это была моя маменька и Серж. Я не решилась вмешиваться и снова возвратилась в опочивальню.
Утром, ни свет, ни заря я разбудила своих служанок. Мой мальчик просыпался рано, поэтому я не боялась нарушить его режим.
— Мы уезжаем домой, — приказала я Леониде, — через час карета должна стоять у крыльца, а в ней — лежать все вещи.
— А как же ваша маменька? Она же еще спит. Неужто даже не попрощаетесь?
— Я оставлю ей записку, — сказала я. — Главное, ради чего я ехала сюда, мы уже обговорили, дольше оставаться не имеет смыла.
— Можно спросить? — хитро сощурилась лукавая служанка, общающаяся со мной на правах подруги. — Что, графиня Мари приревновала своего слишком юного кавалера к вам?
— А ты что, тоже это заметила? — удивилась я.
— А то как же, — хихикнула проныра, — об этом все уже шушукаются. Ох, госпожа, да тут и слепому все понятно: этот щеголь влюблен в вас по уши и, думаю, маменьку вашу он обхаживает только ради того, чтобы поближе подобраться к вам.
— Ты не понимаешь, о чем говоришь, — от досады закусив нижнюю губу, буркнула я. — Все совершенно не так…
— Ах, баронесса, мне ли не знать мужчин. Да когда покойный барон Экберт…
— Молчи.
— Вот только… клянусь вам, если он сегодня же не попросит вашей руки у графини, то я буду не я, и тогда можете плюнуть мне в лицо.
— Вот как? Тогда… тем более следует как можно быстрее уезжать отсюда, я не хочу никаких недоразумений. Вот еще что вздумали.
Наспех собрав свои драгоценности, я передала их Леониде, а потом села у секретера и написала маменьке слезное письмо, прося ее прощения за скоропалительный отъезд — якобы в связи с моим плохим самочувствием.
И вот, минуя главные ворота, мы проехали мимо живой изгороди, которую приказал устроить мой отец — низенькие кустики жасмина, полыхали ярко-красной листвой, а дальше покатили по темно-серой брусчатке в сторону леса. Утро выдалось с морозцом, и я куталась в подбитый мехом плащ, прислонившись плечом к Леониде. Две няньки сидели напротив нас, одна из них держала на руках моего мальчика, беззаботно играющего деревянной лошадкой, сделанной, как и все игрушки, искусным мастеровым из деревни Веселково.