Два Обещания

Насколько Николас знал санитаров, главным их свойством было появляться в самый неподходящий момент. В этот раз их пришлось дожидаться. Рассел успел подняться, а Николас – изобразить нелепое продолжение драки. Он представил, если бы они столкнулись в настоящем бою. Рассел прошел курс полицейской академии, но это было ничто по сравнению с бесценным опытом детдомовских драк, приюта, где с малых лет правила грубая сила. Николас расслабил мышцы, его удары были неточными и вялыми, он осыпал напарника отменной бранью. Это сработало. Его крики привлекли внимание големов. Руки Николаса заломили за спину, его повалили на траву. Он помнил – на ней еще остались капли росы. Она щекотала его ноздри, и вороной депос вдыхал ее сладкий запах, напоминающий детство, когда каждая мелочь имеет значение. Происходящее казалось забавной игрой. Трое санитаров, двое из которых были крупными мужчинами, едва с ним справлялись. Он пытался поднять голову и отыскать взглядом напарника, но видел лишь мыски его дорогих туфель. Они были из змеиной кожи. Николас успел хорошо их рассмотреть, прежде чем Рассела попросили удалиться. После этого вороного депоса рывком поставили на ноги и потащили обратно в здание. Его сердце рвалось из груди. Спину залил пот, а в голове, не умолкая, отдавал приказы голос напарника: “Докажи, что ты здесь ничего не вынюхиваешь! После этого они не посмеют говорить мне, чтобы я забрал тебя отсюда. Что ты и я – чертовы ищейки в одной упряжке. Ты псих, гребаный псих! Пусть они это увидят!”

И Николас дал им шанс, поймав себя на мысли, насколько сильно ему это нравится. Это было в сто раз лучше, чем нестись на пробежке, вдыхая пьянящий запах утра, или с разбегу падать в холодный снег – позволить себе свободу действий. Как маленький ребенок, не до конца осознавший, что такое вести себя правильно. Николас так увлекся, что его едва впихнули в дверной проем. Он наградил санитаров бранью, а когда на глаза попался Нил, не забыл высказать о нем пару словечек: как надоели эти сеансы, где ему приходилось говорить не то с идиотом, не то просто с самим собой.

Николасу удалось вырваться из державших его объятий, он успел схватить стул – первое, что попалось в руки – и запустить его в Криса, чтобы он знал, как толкать его на ступенях или заглядывать в рот после принятия лекарств.

Веселью пришел конец, когда прямо в коридоре с него сдернули штаны и вонзили в ягодицу иглу, от чего ноги тут же подкосились. Николас рухнул прямо на медсестру, придавив своим телом. Он обнял ее, засыпая, прикоснувшись губами к ее шее, отчаянно пытаясь представить, что находится дома в объятиях Лейн. И она никогда не умирала. Но запах той женщины был совсем чужим, как и место, в котором ему суждено было проснуться.

Полицейский с клаустрофобией, он испытывал панику, оставаясь один в закрытой комнате. Лейн всегда удивляло, когда Николас даже посреди холодной зимы распахивал все окна. А розетки в спальне были заняты ночниками. Лишь в ее объятиях он не боялся охватившего комнату мрака. Если бы Николас только знал, что в месте, где он очнется, будет стоять знакомый гнилой смрад. Где он несколько часов будет метаться, звать Лейн, умолять черных тварей, шныряющих по углам, чтобы они не трогали его. Он вел себя как сумасшедший, выпустив на волю всех своих птичек разом. Рассел Лэйон оценил бы его игру. Но только на этот раз Николас играл по-настоящему.

Глава 9

Он видел сон. Лейн носилась по дому, нарядившись в его полицейскую форму.

“Кушай, детка, шоколадку,

Тебе будет сладко-сладко,

Потому что вместо радости

Будут дальше только гадости”, – напевала она слова детской песенки-дразнилки, а потом сложила пальцы, изображая пистолет.

“Пиф-паф!” – сказала Лейн и выстрелом разнесла ему голову.

***

Если бы в преисподней раздавались звуки, то ими непременно стало бы радио, соревнующееся по громкости с телевизором, из которого высокими голосами разговаривали персонажи мультфильмов. Общую комнату заполнили психи, они тыкали пальцами в экран, бормотали себе под нос, требовали внимания. Точно дети, топали ногами, если что-то шло не так, как им хотелось – взрослые депосы, избравшие себе беззаботную и бессмысленную жизнь. Среди этого сборища присутствовали душевнобольные, но большинство – смирившиеся депрессивные бездельники, готовые лопать таблетки и повиноваться, только бы не сталкиваться с реальной жизнью. Сегодня они вызывали отвращение.