— В детстве болезнями болел. Врачи ему умственным трудом перегружаться запретили.
— Понятно, — сказала Агриппина Львовна, а про себя подумала: «Конечно, для женитьбы ума много не надо. Да только много ли счастья жить с таким олухом царя небесного?»
— Вы на это не смотрите, — угадывая мысли хозяйки, сказала Манькина, — он у меня смирный, покладистый. Как ручной. Даже чересчур из-за своего мягкого характера разные переживания испытывает.
Тут и Манькина решила, что пора ей переходить в наступление.
— Теперь я хочу спросить: невеста с садом не знакомая?
— Нет. На Арбате родилась, на Арбате и выросла. В навозе возиться не приходилось.
— Химию, свахонька, применяем. С навозом дела не имеем. Исключительно химию. Вот уж волшебница! Сад у меня плодоносящий, почти гектар, клубника, яблонь четырнадцать сортов — анис белый, анис серый, пипин шафранный, груша, слива. Уход нужен. Если девушка послушная да понятливая, этому мы ее выучим. Опять же в объявлении сказано — аттестат имеется, я уж подумала: может, на садовода дочка кончила…
— Нет, не садовод.
— Выучим, — успокоила Манькина. — Конечно, это тоже денег будет стоить. Даром кто будет учить, заинтересованность теперь везде нужна.
— Фрукты сами продаете?
— Зазорного в базаре ничего нет. Свое, честным горбом добытое продаем. Вон и в газетах пишут — поощрять полагается. Гостиницы давать без очереди, транспорт выделять. Чтобы, значит, бесперебойно трудящимся яблочек свежих и клубничку к столу доставлять.
Манькина торжествовала: «Что, городская, выкусила?! Ты на мой сарафан не гляди. Газеты читаем, телевизор смотрим. Погоди-ка, я еще тебя не так ошарашу».
— «Москвичом» городская-то управлять не умеет? — с доброй улыбочкой спросила она.
— «Москвич» свой? — как можно равнодушнее спросила Агриппина Львовна, но Манькина уловила в ее тоне определенную заинтересованность.
— На Люциашу записан, — как можно спокойнее пояснила она, — но он до техники не больно охоч. Я сама управляю. На любительские права сдавала. Ржали, конечно, там, в автоинспекции, жеребцы стоялые: куда, дескать, тебя, старая телега, несет? А я им отвечаю: «Ограничений в возрасте не указано. Справка о состоянии моего здоровья имеется. Нате, гладите — здорова. А вы, говорю, принимайте правила движения, практическую езду, техуход и все, что полагается». Приняли. Пришлось, конечно, подмазать. Не у себя, не в Малаховке, сдавала. Своих не купишь, боятся, что ли…
Пока Манькина со смаком рассказывала автомобильную автобиографию, Агриппина Львовна мучительно взвешивала все плюсы и минусы первого покупателя. Малый, конечно, далеко не первый сорт, сказать точнее — уцененный товарец. И не однажды. Агриппина Львовна смотрела на круглую, самодовольную и определенно глупую физиономию купеческого отпрыска и ставила радом тоненькую, изящную Лиру. Сравнение приводило ее в дрожь. Она мотала головой и старалась не смотреть на Люциана. И тогда мысли ее текли по иному руслу. А может, это и к лучшему, думала она, такого легче будет приручить. И тогда и «Москвич», и домовладение можно прибрать к рукам. Но тут взгляд Агриппины Львовны падал на Елизавету Никаноровну, и ее снова охватывало смятение. «Мамочка фрукт, — рассуждала она. — Такая сама из любого веревки может вить. Да и проживет долго. И не попользуешься ни домом, ни машиной. А неплохо бы на юг смотаться. Этого квелого можно где-нибудь по дороге забыть нечаянно. А дом — это же тебе дача готовая и с клубничкой. Но каково Лирочке каждый день на эту рожу смотреть?.. Брр!»
— Все бы ничего, — сказала Агриппина Львовна, — но ведь в объявлении сказано, чтобы имелась заверенная характеристика. А у него ее нету.
— Это как так нету? — заволновалась Манькина. — Как же можно без характеристики? Или мы не понимаем? Газеты читаем и телевизор глядим почти что каждый день, особенно зимой, когда в саду делать нечего. Слава богу, соображаем.
Она достала из сумки вчетверо сложенный листок.
— На, читай. По всем пунктам выдержанная. На машинке отпечатанная. Три рубля заплатила — за каждую копию по рублю.
Агриппина Львовна развернула листок, нацепила очки и с изумлением, все более возраставшим, начала читать:
— Батюшки! — сказала Агриппина Львовна. — Да тут какая-то галиматья. Кит, Акула… Гфызет за бфюхо…
— Ну-ка! — Манькина взяла листок, прищурилась. — Это не то. Этот листок мне тут, в вашем дворе, какой-то старик всунул в руку. «Прочти, говорит, передай товарищу». Я думала, что божественное. А он, старый козел, про каких-то акул мне подсунул!