Два Парижа

Однако, прощение, предлагаете нам, идет и дальше. Даны намеки, что оно может быть распространено на тех, кто «не выдержав голода и немецких палок» пошел в добровольцы «на службу врагу». А как быть с теми, которые подняли оружие против большевизма не с голоду, не из-за побоев, а потому, что их сердце жаждало правды и потому, что со строем террора, насилия и издевательства над человеком они не могли примириться никогда? Об их существовании газета молчит… им, впрочем, большевистское прощение никогда и не понадобится. А таких в новой эмиграции, пожалуй, куда больше чем шкурников, какими нас всех пробует изобразить. «За возвращение на родину». Оно нам в то же время ставит в пример какого-то генерала Михайлова, вождя новоизданного «комитета», который страдал в плену, но не соглашался ни на какие предложения немцев. Что собою представляет в моральном отношении этот Михайлов достаточно ясно из того, что он взялся за грязное дело заманивания людей в Советский Союз на муки и гибель, взялся за ремесло Иуды… Но мы от его предательских лобзаний сумеем уберечься.

В газете есть всё… правда, на очень непритязательный вкус. Чувствительные стишки про Антона Беду: поэма только в начале, но мы заранее видим ее задачу – показать, какими жалкими, трусливыми людьми были все те, кто не пожелал вернуться после войны в СССР. Это уж как-то глуповато: нас же хотят соблазнить, и нас же кроют столь нелестными эпитетами? Но мы и сами знаем себе пену! Не беспокойтесь, товарищи из комитета возвращенцев: достаточно многие из нас дали доказательства своего мужества в борьбе с большевизмом… и когда придет время, еще и другие сумеют дать.

Есть и рассказ свежего «возвращенца» из украинских сепаратистов, Василакия[177], как его покупали американцы. Может быть, с украинскими сепаратистами такие вещи и бывают, но что это может доказать? Русским патриотам-антибольшевикам никакие американцы, как всем известно, не помогают, а это не мешает тому факту, что именно среди них советская система угнетения и имеет самых непримиримых и самых опасных врагов.

Есть в газете и письма более старых уже возвращенцев, благополучно живущих ныне в родных местах, кто в Узбекистане, кто в Казани, кто еще где. От новых эмигрантов, которые бы вернулись на родину, мы пока писем не имели; от старых же, от «советских патриотов», отбывших в Советы в блаженном угаре от дарованной им амнистии, их парижские родные и знакомые получают письма по большей части полные завуалированных намеков на то, что семьи разлучены, что работают тяжело, что голодают, что раздеты… и помечены письма подозрительно часто городами Сибири, Северной России и Туркестана, то есть, тех районов, где расположены широко известные концлагеря.

И есть много, много слез о тяжелой доле новых эмигрантов заграницей. Кого всё это обманет? Значительная часть новых эмигрантов живет ни в чем не нуждаясь; но даже те, кто находится в самых худших условиях (редко бывающих хуже среднего стандарта жизни рабочего или интеллигента в СССР), по меньшей мере знает, что он свободный человек и не живет под постоянным страхом, что за ним приедет «черный ворон» и увезет его в места, по своему ужасу превосходящие все самые страшные создания людской фантазии.

И во всяком случае, каждый день приносит нам новые имена счастливых советских граждан, предпочитающих нашу тяжелую участь всем благам пребывания на родине.

Нет, право, как не пожать плечами! Сколько должно стоить издание газеты, – а ведь это уж самый максимум, если мы допустим, что на всем свете соберется десяток новых эмигрантов, которые согласятся ехать домой. Да и в эту цифру нам трудно поверить…

Вы нас очень боитесь, товарищи большевики, и вы бы очень хотели нас иметь в своих руках. Ну что-ж: придите и возьмите, а сами мы к вам в зубы не полезем. И если вы боитесь потому, что уже близится гроза новой войны, и вам страшно, что и мы в ней примем участие и можем вам быть вредны – то мы вам скажем словами вашего популярного поэта, Константина Симонова:

Успокаивать вас не буду…
Вы тревожьтесь! Это вы верно![178]

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), 30 июня 1955 года, № 284, с. 4

Эмигрантская молодежь и денационализация

В России (в СССР) трудно было себе представить, что в Париже, например, можно жить долгие годы бывая только в русской среде, зная лишь несколько элементарных фраз по-французски, и почти не испытывая от того затруднений, что третье уже поколение заграницей, родители которого сами родились во Франции, продолжает говорить по-русски и сохраняет связь с русской культурой. Явление поистине поразительное. Недаром французские журналисты и статистики отмечали многократно, что русские изо всех иностранцев труднее всего поддаются ассимиляции.