Два Парижа

– Мадемуазель, – убежденным тоном отозвался Ле Генн, – такая девушка, как вы, с вашим умом и вашей силой воли, может вызвать у любого мужчины чувство восхищения и уважения… и даже чувства еще более нежные; но мне трудно представить себе, что вы в каких-либо обстоятельствах могли показаться смешной. Однако, чем же интересен ваш воздыхатель? Что он из себя представляет?

– Во-первых, надо вам сказать, что он чернокожий; и не такой, как я, а в самом деле совсем черный. О нет, не подумайте, что это дикарь; он культурный человек, как мы с вами. Уже около года, как он ухаживает за мною; и он мне сказал, что я должна ему принадлежать, и что он этого добьется любою ценою. Не сочтите меня суеверной, инспектор, но я видела случаи, у нас в Луизиане, когда мужчины прибегали к колдовству… всё это, может быть, объясняется вполне естественными причинами; но результаты бывают страшные…

Серые глаза Ле Генна не выразили ни удивления, ни иронии; он понимающе и деловито кивнул.

– Вы бы желали, чтобы я за ним наблюдал и принял бы меры, если бы заметил что-либо подозрительное? Чудесно! Вы мне дадите его имя и адрес?

Тонкая смуглая рука протянулась через стол; из красного рукава манто выглянула золотистая кисть, и на ладони цвета кофе, куда влили много молока, появился маленький кусочек белого картона.

Девушка на секунду поколебалась.

– Заметьте, что я ни в чем его не обвиняю и не хотела бы причинять ему неприятности. Просто, я боюсь… и, может быть, совершенно напрасно.

– Положитесь на меня, мадемуазель; я буду действовать осторожно и деликатно.

Взор Ле Генна быстро скользнул по визитной карточке:

Docteur Estanislao Sandoval. 13 Boulevard de l’Hôpital, Paris 13-e[73]

Он спросил неожиданно:

– А каков возраст вашего кавалера?

Арабелла с удивлением вскинула на него глаза.

– Ему самое большое тридцать пять, и даже, я думаю, меньше… А что?

– Не подумайте, что я не хочу оказать вам услугу, мадемуазель Арабелла, – сказал инспектор дружески, – но мне пришло в голову одно сомнение… Может быть, это вполне приличный господин? Поскольку он не слишком стар, достаточно образован, в общем принадлежит к нашему кругу… Что до угроз, какие он позволил себе сделать, – инспектор словно отстранил что-то коротким жестом руки, – когда человек влюблен, нельзя его судить слишком строго. И в данном случае его вполне можно извинить, если он потерял голову.

Арабелла была умная девушка и поняла недосказанный комплимент.

– Убеждены ли вы, что он вам совсем не нравится и никогда не будет нравиться? – докончил инспектор.

Длинные ресницы бросили тень на бронзовые щеки, и смутная улыбка прошла по губам.

– Я в этом уверена, сударь, потому что мне нравится другой…

* * *

– Доктор, – пробормотал инспектор, когда дверь закрылась за посетительницей, – любопытно, какой специальности? Пойти к нему на прием? Однако, пожалуй, лучше, чтобы он не знал меня в лицо, по крайней мере, для начала. Попросить Элимберри? Неудобно, это не официальное дело. Рудинского? Нет, я боюсь за Владимира; это предприятие рискованное. Гезу Керестели? Он, я полагаю, справится…

Но Ле Генн встретил поклонника Арабеллы скорее, чем думал.

* * *

– Послушай, Олег, ну почему ты не хочешь рассказать мне откровенно, что с тобою делается? Ведь мы с тобой друзья, и в конце концов, я старше тебя почти на десять лет; как знать, может быть, я сумею тебе что-либо посоветовать. И потом, я тебя уверяю, тебе будет легче, если ты поделишься с кем-нибудь своими заботами. Я же вижу, что ты уже несколько месяцев сам не свой. Ты влюблен? В кого?

В своей маленькой комнатушке, в одном из студенческих отелей старого Латинского Квартала, Олег Мансуров сидел на кровати, опустив локти на колени и погрузив пальцы в густые черные волосы. Я устроился на единственном стуле около шаткого столика и уже с полчаса старался уговорить его объяснить мне, что его мучает. Его сопротивление меня не очень удивляло; я знал по себе, насколько тяжело бывает открыть свое сердце, особенно мужчине перед мужчиной; каждое слово приходится вырывать из себя словно клещами; но знал и то, как сильно это помогает, когда один раз решишься нарушить молчание.

– Или это замужняя женщина? – кинул я наводящий вопрос.

Мансуров отрицательно помотал головой.

– Русская?

– Нет.

– Француженка?

Не отвечая, студент встал – он был еще выше меня ростом, и мне показалось, что он сейчас ударится о потолок – и взглянул на часы.

– Вот что: пойдем со мной в Сорбонну. Там сегодня защита одной диссертации; она там будет, и я ее тебе покажу.

* * *

Маленький зал был переполнен, и мы с Мансуровым оказались в разных рядах стульев. Осматриваясь вокруг, я, к своему удивлению, заметил вдалеке инспектора Ле Генна, который с приветливой улыбкой помахал мне рукой.