Два писателя, или Ключи от чердака

— Как вам сказать. Он соблазняет женщин. Как Казанова! — вспоминаю я с облегчением: про Казанову поют Бутусов и Леонтьев.

— Так он плохой!

— Он все–таки поэт, он песню сочинил, ту, что поет Лаура …

— Его любовница? Ах, вот зачем ему нужна Анна: он задумал бросить Лауру!.. Он подлец.

— Он любит женщин, — я тяну свою линию. — Пушкин ведь тоже был волокитой. И Дон Гуан бесстрашный, вы же помните, как погиб Пушкин.

Подмосковные продавщицы, решаю я. Настя и Юля. У них, наверное, распространяют билеты. Такой тихий культурный магазин. Канцтовары, проявка фотопленки, сериалы в обеденный перерыв… Девочки ждали понятных мотивов: опорочить, завладеть наследством. Ссылки на Пушкина неуместны, их не волнует судьба сценариста.

— А вы, девочки, чем занимаетесь?

— Мы с Юлей учимся в Московской академии управления, — девочки спешат меня обрадовать и рапортуют чуть ли не хором, приветливо распахнув глаза. — Мы москвички и очень любим театры, особенно Большой. У нас преддипломная практика.

Я успеваю ухватить пирожное и коктейль — исключительно для ритуала, возвращаюсь в зал и обнаруживаю в партере студенток. Все правильно, и мы так делали.

— Настя заметила, рядом с вами не занято… Вы не скажете, как все кончится?.. Плохо? Он ее бросит?

— Нет, к ним явится командор… — я провоцирую минуту молчания. — Ну, статуя, памятник ее мужу! Каменный гость.

Девочки вспыхивают догадкой:

— Так это мистика?!!

19

В самолете я дочитываю Чмутова — в Москве я обычно не читаю. Глаза теперь видят далеко, и однажды после перерыва в московских вылазках я придумала развлечение для метро. Для меня тот перерыв был размером с Лельку, а для Москвы это были размеры Лужкова, Манежной площади и памятника Петру. Как всегда, Москва в метро читала: новые книжки, глянцевые обложки — и я стала читать у соседей. Это было ужасно интересно. Она раздвинула ножки, он просунул голову. Вскоре она оказалась колдуньей, лесбиянкой, наводчицей, а он–то был честный милиционер. Но вышел на станции Охотный ряд. Зашла какая–то… кажется, Ольга. Она смело закурила при свекрови и заявила, что за погибшего мужа писала романы она сама, сама Маринина. Слева разворачивался куртуазный роман, восемнадцатый век или стилизация. Он отодвинул кончиком стрелы край кружев ее корсажа. Она побледнела, зная, что он известный покоритель сердец, топнула ножкой и вопреки зову сердца, прошептав «ненавижу», хлопнула обложкой и скрылась в сумочке. На ее место сели отец и сын. Они что–то собирали в свои сумки. Лепили шар из навоза, катили перед собой, это было их я, я догадалась, что они — жуки–навозники. В одно мгновение их я вобрало меня целиком, я влипла в этот шар, и покатилась, покатилась… Переворачиваясь через голову, я силилась прочесть название на обложке, было ужасно неудобно, я опознала только серию. У меня в сумке лежала модная книга из той серии, но мне не нравилось предисловие, да и в Москве я обычно не читаю.

В Свердловске я долго искала текст про навозников, листала черные книжки издательства «Вагриус» и не хотела ничего другого. Леня забрал книгу из моей сумочки, стал читать сам и как–то вечером прочел мне вслух философский отрывочек — о жизни и смерти внутри восковой лампы… Я сразу же узнала автора — это он! Только он мог написать про скарабеев! Оказалось, он и написал — в другом романе, в «Жизни насекомых».

20

Чмутов сказал мне, что знаком с Пелевиным:

— Позвони, расскажи эту байку, ему будет приятно. Хошь, дам телефон? Прямо сейчас позвони. Правда, у него автоответчик.

Чмутов теперь звонил, иногда мне, иногда мужу. Ленины разговоры были короткими, они его не цепляли. Леня как–то сказал: «У меня всего один выходной, и я не могу себе позволить заводить новых друзей». А я позволила, я завела звонки, от которых екало в груди и после которых улыбалась перед сном. Я угадывала, когда он звонил, но не бросалась к трубке, дочки узнавали его голос и подзывали меня специальным звуком, чем–то средним между «чму» и «чмо». Мы разговаривали нечасто, это был мой факультатив, необязательный курс с редкими сообщениями. Иногда среди быта и беготни я забывала о нем, потом, спохватываясь, что упущу удачную шутку или сюжет, делала пометки на бумажках телефонного кубика. Одна моя шутка была фривольной: «Что значит дамский угодник? Он старается даме угодить или в даму угодить?»