Два писателя, или Ключи от чердака

— Милочка! Передай Римке с Наташей, что мы пролезли. Пусть обойдут со двора, пусть найдут эту форточку…

Мила кивнула. Вообще–то девчонки ждали не донесений, а помощи. Или возвращения. Но хоть так… Неожиданно обнаружилось, что зрительный зал находится на втором этаже и что у входа на лестницу тоже проверяют билеты. В толпе шныряли дружинники. Подошел всепроникающий Серж, проинформировал:

— В первом отделении будет Таганка — с «Антимирами».

Женька подпрыгнула:

— Это мы видели в интернате!

Раздались звонки.

— Девчонки, надо распылиться. Вознесенский после антракта.

Распылились — сначала в туалет, где контролерши устроили облаву, а мы ускользнули, у нас был опыт: в общежитии порой отлавливали пропускающих первую пару. Устроились в буфете за столиком, перебирая чужие бутылки из–под пива. Разглядывали стенную роспись — все–таки ЦДЛ! «Запомни истину одну, коль в клуб идешь, бери жену, не подражай буржую: свою, а не чужую» — это ведь сам Маяковский, как же здесь белят стены?!! «Я недавно, ев тушенку, вспоминал про Евтушенку»… Вновь показались дружинники, в буфете стало небезопасно. В холле стояли шахматные столики, за одним играли два писателя, мы сели за соседний. Дружинники подошли смотреть… В пятом классе я играла неплохо, к восьмому поглупела, в Женькин интернат не поступила… Предусмотрительная Касаткина запаслась билетами всех цветов, здешние оказались голубыми, она вынула похожие и степенно ими обмахивалась. Дружинники комментировали:

— Лихо!

— Смело. Даже интересно.

— Только лучше учиться дома, на задачах.

Я испугалась: выгонят! — но к нам уже спешил на помощь Серж с красной повязкой на рукаве:

— Девушки, как доиграете, подойдете сюда!

Касаткина тут же поставила мне мат. Холл заполнился зрителями: закончилось первое отделение. Контролеры не отходили от лестницы, нужно было на что–то решаться. Сзади кто–то произнес:

— Смотри, вон Евгений Александрович! Евтушенко.

А я и не знала… — не знала, что он Александрович… а писала по нему реферат, столько сборников с ним прожила… Лёня по Вознесенскому, я по Евтушенко… В душе начался пожар. Шагнула, как в прорубь:

— Евгений Александрович, проведите меня, пожалуйста!!!

Евгений Александрович оказался необыкновенно высок, он был бы высок и без сабо на платформе. На нем умопомрачительная рубашка: навыпуск, джинсовая, вышитая, с разрезами по бокам. С ним две француженки, тоже высокие, в длинных ситцевых юбках, с букетами ландышей в наманикюренных ручках. Евгений Александрович смотрит сверху:

— Да у меня самого нет билета!

— Пожалуйста…

Он продолжает разговаривать по–французски. Не реагирует на мой пылающий взгляд, а ведь я чувствую, какой у меня взгляд… В нем восторг, в нем счастье зреть Евтушенко… «Студентам хочется послушать Скрябина… ” — кто писал? Вот же я, студентка! В советских джинсах и красной лапше, с распущенными волосами… Неужели он ревнует меня к Вознесенскому? «Не мучай волосы свои, дай им вести себя, как хочется…» Но я рассчитываю не на женские чары — на обаяние юности:

— Евгений Александрович…

— Да ей–богу, у меня билета нет! — демонстрирует содержимое карманов: бумажник, паспорт, ключи от машины, сберкнижка… Он носит с собой сберкнижку?!

— Вы можете, — говорю я с неистребимой верой. — Я знаю, вы можете.

И не отхожу. Меня толкает в спину Касаткина, криво шепча:

— Барецкая! Что это за мэн?

— Касаткина… — произношу священным шепотом, — это же Ев–ту–шенко.

— А, все ясно, все ясно, — Касаткина одобряет меня брежневским жестом. И встает неподалеку.

Звенят звонки. Первый. Второй… Последний. Евтушенко с француженками направляется к лестнице. Я следом.

— Здравствуйте, Евгений Александрович! — расплываются в улыбке седые тетеньки–контролерши, и в этот момент… он гладит меня по головке, произнося:

— Это со мной.

— А я с ним, я с ним, — тычет сзади в евтушенкину ногу Касаткина.

Я умираю от благодарности и, пока поднимаюсь по лестнице, лепечу:

— Я не знала, что вы такой высокий….

Касаткина идет следом. У входа в зал еще один контроль, Евтушенко еще раз берет меня под крыло, а в зале говорит:

— Ну, тут уж сами… — и заводит перекличку с Бабаджаняном.

В это время одна шикарная молоденькая дамочка заявляет:

— Девушка сядет между нами! — и мне не мешает неудовольствие ее лощеного спутника.

Мне уже ничего не мешает. Я знаю, что напишу об этом Лёне, расскажу литераторше… А как быть с Римкой? Римка поймет… Я слушаю то, что хотела услышать. Это из сборника «Выпусти птицу!»… Резкие интонации, искренние, неровные… Узнаю знакомое, радуюсь новому. Восторженно аплодирую вместе с залом. Но как только кончается вечер, чувствую: случилось непоправимое.

Я предала Римку. Можно говорить себе любые слова, но я знаю: она ждала, а я не пришла.

Мы возвращаемся втроем, Королев и Касаткина успокаивают: а если б ты просто поймала лишний билетик… Мы едем на метро — с пересадкой, от метро на автобусе, потом пешком. Минуем чужие корпуса. Рядом с нашим, на скамейке, сидят Соловьева с Кручининой. И еще несколько девочек. Я вижу, чувствую издалека: все уже знают, что я предала Римку.