Два писателя, или Ключи от чердака

— Ирин, ты видела пацаненка? С зеленым пальцем? Шустрый такой… Правда, хороший?

Смотрю на Маратку: худой татарчонок, бритый наголо, неухоженный и сопливый. Что хорошего?..

— А ты сына хотел?

— Конечно, хотел. Но нисколечко не жалею. Анютка у меня — тьфу–тьфу–тьфу!

У Чмутова разгораются глаза:

— А я старшего к родителям отвозил и на проводницу смотрел этаким вот манером. Женщины на мой глаз попадаются, да, Иринушка? Клюют. В смысле не прочь бы его выклевать. Присвоить хоть какую–то часть моей плоти. «Какой у вас чудный мальчик!» А смотрит на меня, не на мальчика, и что хочет при этом сказать, одному богу известно, что она под мальчиком–то имеет в виду… А может, такого же хочет. Я ей объясняю, что ничего чудного, от однополых детей светимость по Кастанеде страдает — напрасно ты, Толик, сына хотел. И обратно я, разумеется, ехал на том же поезде, с тою же самою проводницею. В моей жизни такие совпадения нередки. Она спрашивает: «И где ваш милый мальчик?» Я сделал вот такое лицо и отвечаю, не моргнув глазом: «А я его утопил».

Толик кисло тянет:

— Ну-у, не знаю… Лучше скажи, ты б какого коня хотел?

— Я не Екатерина коня хотеть! Мне вон та лошадка нравится. Черная. У нее шея…

Толик радуется:

— А вон смотри, смотри, какой ладный! Париж. Правда, имя подходит? Ирин, а ты какого присмотрела?

— Никакого. У меня какой–то вкус… неизбирательный. Мне все нравятся.

«Мария Горинская на кобыле по кличке Буфатория, буденовской породы…» Маша некрепко держится в седле, порой отстает, вылетает на шею. Когда я кормила ее с ложечки, невольно делала глотательные движения. Теперь мне хочется утяжелить ее зад. Не доверяя чутью, я начинаю размышлять об инерции, и, пока прокручиваю в голове формулы, Маша отъезжает маршрут. Чисто. Время неплохое. Мы аплодируем: молодец! В семь лет, на соревнованиях по художественной гимнастике, Маша сбилась с ритма и потеряла ориентацию оттого, что на тренировках рояль стоял с другой стороны. Музыка кончилась, а Маша доделывала упражнение с лентой, поворачиваясь не в ту сторону. Подбежала счастливая:

— Мама, кто тебе понравился больше всех? Не считая, что я — твоя дочь?

Я плохо похвалила ее тогда, я еще не умела любить детей. А сегодня… сегодня Маша получит свой разряд.

109

Напоследок соревнования для начинающих: взять, сколько сможешь препятствий, время фиксировано, порядок любой. Манеж заполняют те, кто помладше.

— Ирин, ну как он мне нравится, какой мужичок!

Маратка выглядит, как плохо собранная матрешка: каскетка болтается на голове, Маратка с каскеткой болтается в седле. Меня это не умиляет, а Толик в восторге.

— Я говорил, мы угоняли лошадей из ночного? Уздечки из проволоки делали, ноги же у них спутанные, а мы распутаем, уздечки так — хоп! — им на морду и катаемся тудым–сюдым, тудым–сюдым, до лесопилки. Ну, мы на клячах каталися, на таких, на рабочих, конечно. А все равно, знаешь, как здорово!

Маратка не взял ни одного препятствия. Если б не Маша, если б не Толик, я и смотреть на него бы не стала: Зойка давно уж катается верхом, а Чмутов беседует с тренершей. Мы подходим к ним: Маша с Буфаторией, я и Толик.

— Игорь Натанович, хотите покататься? Мама, я тоже буду сюда ходить! — Зоя расплескивает счастье. — Хотите тоже, Игорь Натанович?! Давайте вместе.

Толик вспыхивает:

— А можно я?

Он залезает на Машину лошадь, проезжает совсем немного, спохватывается:

— Ирин, ты, наверное, тоже хочешь?

Поясница моя ненадежна, Буфатория высока, но сегодня день резвости. Маша с Толиком подсаживают меня и оставляют, уходят болеть за рысистые бега. В бегах соревнуются три наездника, они напрашиваются на штамп: приземистые и кривоногие. Я не различаю, кто где, вокруг кричат и галдят, я отворачиваю Буфаторию, еду медленно, наслаждаясь полем и небом. Крик усиливается: начинаются скачки. Старшие парни верхом, с ними Маратка, ноги не достают до стремян. Какое лето… Я вспоминаю слова: скирда, волокуша, мы в лагере работали на сенокосе.

— Женщина! Слезайте с лошади! — тренерша бежит со всех ног. — Слезайте скорее!

Это мне? Я же при ней залезала!

— Дайте лошадь, быстро! — она влетает в седло и скачет на другой край поля.

Мчится Толик с обезумевшим лицом:

— Маратка упал! Я за машиной!

Бегу за всеми. Маратка без сознания, на земле, вокруг столпилась вся конюшня, и суетится медсестра: «Медикаментов нету…» Беру Зою под крыло, она стряхивает мою руку. В круг забегает Толик:

— Я подогнал машину. Давайте быстро в больницу.

— Позвонить бы, — раздумывает медсестра, — здесь связь плохая…

Толик не хочет ждать:

— Пока дозвонитесь, пока приедут!..

Маратку укладывают на заднее сиденье. Я сажусь рядом с Толиком, медсестра с Мараткой. Толик не умолкает:

— Здесь ведь рядом восьмая больница, в восьмую его и отвезем, как думаешь, а, Ирина?

Медсестра кудахчет:

— Маратик, Маратик! Довезти бы до больницы. Медикаментов нету. Не довезем. Только вчера его лошадь укусила, я зеленкой мазала. Да что ж ты за невезучий такой, Маратик!

Марат стонет. Я твержу «Отче наш», злюсь на медсестру. Она кудахчет: