Два побега(Из воспоминаний анархиста 1906-9 гг.)

Томительно-напряженно прошли следующие два дня. Было ясно, что если мы не сумеем использовать пасхальную заутреню, то возможность побега ускользнет от нас. Наши товарищи, приехавшие из Екатеринослава, достаточно намучились, живя в конспиративных условиях. Один из них недавно застрелился при неизвестных нам обстоятельствах. Над каждым из остальных висела угроза быть ежедневно раскрытым и схваченным. Дело наше слишком затянулось, чтобы теми же силами можно было начинать его вновь. Все свои помыслы мы возложили на субботу, а она приближалась к нам непозволительно медленно.

Наконец, пришла и суббота. Мы еще и еще раз проверили себя, обсудили, как надо держаться в решительную минуту, что делать. Уговорились, что если увидим пришедших в церковь наших товарищей, то немедленно оповестим всех следственно — каторжных арестантов о том, что через несколько минут можно бежать, и чтобы они при первом сигнале набрасывались на надзирателей и обезоруживали их.

К вечеру напряженность ожидания достигла высшей степени. Говорить было не о чем, — все переговорено. Перед нами стояла точка — это 12 часов ночи и все наши помыслы были устремлены на нее. Часов в 10 вечера эта напряженность сменилась спокойствием и уверенностью в победе. И когда в начале 12-го часа нашу камеру открыли и выпустили на коридор и я увидел старшего надзирателя Квашу, наряженного в новый мундир с горящим золотом воротником, у меня неожиданно пробежала мысль: «Что-то будет с тобой через час?»

Прежде чем отправить нас в церковь, нас обыскивают. Процедура эта длится несколько минут, после чего мы гуськом подымаемся в церковь. Там уже полно народа. От множества свечей, которые были зажжены по случаю праздника и которые были в руке у каждого молящегося, церковь ярко освещена. Мы с Бабешко пробрались к самому барьеру и в толпе молящихся стали жадно разыскивать своих друзей. Никого не оказалось. Мы терпеливо ждем дальше. Служба началась. Вел ее очень способный священник, который умело говорил проповеди и вообще мог среди молящихся создавать церковное настроение. Народу набралось очень много, а наших все не было. Наконец, Бабешко взволнованно шепчет мне, что Тарас здесь. Я Тараса не знал в лицо, а потому не мог видеть. Через несколько минут я увидел недалеко от нас Николая. Он очень осторожно повел лицом в нашу сторону, как бы желая убедиться, здесь ли мы Еще через минуту видим, как по лестнице для вольных стремительно поднялся молодой человек. Он круто повернулся и встал совсем близко от надзирателей. Старший невольно обратил на него внимание и долго пытливо смотрел на него со стороны. Тот, должно быть заметив на себе пытливый взгляд старшего, начал усердно креститься и низко кланяться и, кажется, этим успокоил старшего. Ни я, ни Бабешко не знали этого товарища, но мы сразу подумали, что он из группы наших друзей. У нас сомнений больше не осталось — дело должно начаться сейчас. Бабешко устремился вглубь заключенных предупредить, чтобы были готовы и действовали, как условленно. Я остался у барьера. Через полминуты туда подошел и Бабешко с несколькими каторжанами. Служба была в полном разгаре. Она протекала как раз в том месте, когда священник, выйдя из алтаря и проходя ряды молящихся торжественно с ними христосовался. «Христос Воскресе» и «Воистину Воскресе» неслось по всей церкви. И вот в этот момент раздался звонкий, наполнивший всю церковь, крик Тараса: — «Стой! Ни с места! Руки вверх!» — и в то же мгновение началась частая стрельба. Несколько надзирателей, стоявших перед нами шеренгой, сразу же упали на пол. Среди молящихся началась животная паника. Вслед за священником они шарахнулись в алтарь, некоторые бросились вниз но лестнице, и церковь, битком набитая народом, вмиг поредела. Раздался новый звенящий крик: «Товарищи, спасайся!» — Выстрелы продолжали сыпаться, как из пулемета. Я вижу, как Бабешко, перескочив барьер схватился с одним здоровенным надзирателем и никак не может одолеть его, и в это же мгновение вижу, как старший надзиратель, выхватив шашку, изо всей силы рубанул ею кого-то по голове. Он вторично и более сильно размахнулся и удар сабли должен был упасть кому-то как раз на шею или на голову. Но в этот миг характерная тень — та самая, которую я видел на лице Василенко — прошла по его лицу, и он грузно, как мешок, повалился на пол: это Николай, подбежавши к нему, впустил ему прямо в висок четыре-пять пуль. Я кидаюсь на помощь Бабешко, но его надзиратель, кем-то из наших подстреленный, падает. Бабешко уже внизу. Один за другим наши товарищи уголовные, гремя кандалами и перепрыгивая через лежащих надзирателей, устремляются к выходу. Все было кончено не более, как в две минуты. Я несколько задержался и бросаюсь к выходу с последними беглецами. На площади масса народа и стоящие рядами пасхи и куличи в ожидании освящения. Выбежавшие из церкви каторжане, громыхая кандалами, перепрыгивают через них и разбегаются в разные стороны по городу.