Но нам ( то есть представителям МК) с ним просто необходимо будет сотрудничать до трансформации и адекватно отблагодарить после. Я практически не сомневаюсь, что его способности к приспособлению в быстро меняющихся ситуациях, прекрасно развитые с детства, позволят с полным эффектом получить от него все, что мы наметим для императорской России до трансформации. Вертикаль власти в те времена сбоев почти не давала, тем более, что трудных для исполнения задач для него и не будет. А за неоценимую помощь, которую вряд ли кто другой смог бы обеспечить, после трансформации мы организуем ему такую жизнь, о которой он тайно мечтал с детства (по крайнем мере, так говорил: «покой хочу на берегу Рейна», если и тут не лукавил).
Вдовая прусская королева Луиза (которая будет нами успешно вылечена), одна из самых красивых и умных женщиной того времени, составит ему прекрасную пару, и они смогут воплотить в жизнь все свои желания, не реализованные ранее в юности (а ведь оба их почувствовали буквально с первой встречи в 1802 г.). Очень надеюсь, что на этом и успокоится «платонический любовник» и «сущий прельститель», отметившийся своими любезностями по всей Европе. Обретет свое семейное счастье и его не будет тянуть на всяких сомнительных женатых дамочек типа бабушки Жозефины или ее дочери Гортензии ( причем одновременно, а что? Наполеону можно, а ему нельзя?). Разведем его с нелюбимой с детских лет женой и пусть молодожены будут счастливы, да так, что, возможно, и умрут в один день. И никаких подозрительных старцев-отшельников на Урале не появится. Насчет детей – я тоже сомневаюсь (по-моему, Александр страдал бесплодием, обе дочки, родившиеся в браке, не имеют к нему отношения, а внебрачные дети, по некоторым подсчетам их было чуть ли не 11, даже им самим ставились под сомнение по срокам). Но кто ему мешает сделать своим наследником, например, Михаила Романова, а лучше держать рядышком уже проверенного человека, Евгения Вюртембергского (чуть не сменившего его самого на русском троне по прихоти Павла).
Константин Павлович
Долго считался наследником русского престола после Александра, но (редчайший случай) от такого продолжения своей жизни отказался. У нас доминирует версия, что такое не типичное для Романовых имя было дано внуку Екатериной II с перспективой возвести его на константинопольский престол восстановленной Византии (согласно Греческому проекту и мечте о Православной греческой империи). В этом есть доля истины, но дадим слово самой Екатерине: «Меня спрашивали, кто будет крестным отцом. Я отвечала: только мой лучший друг Абдул-Гамид
19 мог бы быть восприемником, но так как не подобает турку крестить христианина, то, по крайней мере, окажем ему честь, назвав младенца Константином».Он с детства видел себя военным. Усердием в науках не отличался (хотя все относительно– кроме общепринятых европейских языков овладел греческим, причем не только современным, но и древним диалектом Гомера), на уроках думал только об играх в солдатики, а воспитателя Лагарпа, которому это не нравилось, даже однажды укусил за руку. Были и другие грубые выходки: отказывался выполнять задания, дерзил, швырялся учебниками, бросался на пол и кричал в припадках ярости и т. п. (прочитайте в серии ЖЗЛ очень информативную книгу Майи Кучевской «Константин Павлович», бесплатно доступна в интернете), в общем – полное отличие от старшего брата, хотя и тот больше предпочитал скользить по поверхностям предметов. Даже Лагарп уже задумывался о применении телесных наказаний, но… это было против принципов бабушки, а жаль – розги бы Костику не помешали (а вот младшеньким Николаю и Михаилу повезет меньше, бабушки уже не стало, и им здорово доставалось от сурового воспитателя, генерал-майора Матвея Ивановича Ламздорфа). Сохранилась его записка: «В 12 лет ничего не знаю. Быть грубым, невежливым и дерзким – вот к чему стремлюсь. Знание мое и прилежание достойны армейского барабанщика». Конечно, это писалось под диктовку воспитателя, якобы для бабушки, но суть-то отражало.
Взрослея, во многом оставался большим ребенком. С одной стороны, обладал добрым сердцем и незаурядными дарованиями, но всегда уступал своим желаниям, легко бросая занятия ради развлечений. С другой, лупил своих солдат (ему на 16-летие подарили команду из 15 человек, которых он и муштровал) и командующего ими майора палкой куда попало. В 15 лет с уверенностью считал (и на всю жизнь сохранил эти убеждения): «Офицер (про солдата вообще и говорить не стоит) есть не что иное, как машина. Образование, чувство чести, рассудок вредны для строгой дисциплины. Чем их у офицера меньше, чем лучше. Надобно, чтобы его могли безнаказанно оскорблять, а он был убежден в необходимости глотать такие оскорбления молча».