Два сына одного отца

Дубенко говорил спокойно, но иногда его голос прерывался. Он рассказывал о себе подробно, даже слишком. Егор думал, что вскоре ему надоест слушать Дубенко и он наберется наглости и прервет его. Но этого не произошло. Дубенко не пересказывал свои биографические данные. Он словно раскрывался перед ним. Егор каким-то шестым чувством понял, что нужно дать высказаться этому, для него все еще чужому человеку. И не перебивал. Не задавал вопросов, не переспрашивал. Просто слушал, даже не пытаясь осмысливать и делать выводы. То, что он сам знал о Дубенко, никак не подходило этому человеку. Скорее не так. Подходило один в один, но только до! Это «до», как сказал Иван, было до появления в его жизни Егора. Беркутов опешил, когда Дубенко дрогнувшим голосом назвал его «брат». И вдруг понял, что тот не врет, не рисуется, не пытается себя обелить перед ним. Дубенко действительно считает его, Егора, родным. И хочет только одного — чтобы Егор его понял. Ему это важно. Только этого ему, в его нынешней вполне счастливой жизни, не хватает. Беркутов слушал про Антонину и поражался совпадению: они почти одновременно встретили своих женщин. И оба не сразу поняли, что это — судьба. Они оба были в Чечне, оба были ранены. Когда Иван рассказывал, как неподвижно лежал в госпитале, Беркутову на минуту стало нехорошо. Он испугался. За него. Иван, заметив замешательство Егора, тут же начал с юмором рассказывать, как спорили над его кроватью по поводу операции профессор и Антонина. «Я решил все сам и вот — видишь, здоров! Женщин нужно слушать вполуха», — сказал он. И Егор был с ним согласен. Он стал отвечать на вопросы Ивана. Ему уже тоже захотелось, чтобы тот про него знал все. А Иван все спрашивал и спрашивал. О детстве, о службе и женитьбе. Они говорили о бывшей жене Егора, и у Ивана сжимались кулаки и скрипели зубы. Узнав, как она погибла, он удовлетворенно кивнул. Так, мол, и надо ей. И Романову, дураку старому, распустил девку! Теперь будет один доживать. «Хотя жалко ее, да, Егор?» — спросил он. И Егор молча кивнул. Они уже пили не чай. На столике стояла ополовиненная бутылка водки. Оказывается, Иван принес ее с собой, но побоялся выставлять сразу. Вторая бутылка нашлась в холодильнике. Наварив большую кастрюлю пельменей, они почти не прикоснулись к ним, поднимая тост за тостом. Егору все время казалось, что он забыл спросить у Ивана что-то очень важное.

— Егор, давай все ж съездим к отцу, а? Просто посмотришь на него.

— Зачем, Вань?

— Я тоже думал «зачем», когда ехал. А как увидел, понял: есть что-то такое, что означает — одна кровь. У нас с ним одна кровь, Егор. И мы ему, а не кому-то другому, обязаны жизнью. Поедем, да?

Егор молча кивнул, соглашаясь…

Глава 56

Ляля толкнула калитку и остановилась. «Господи, какая красота! Как же можно не верить в Создателя, когда видишь вокруг такое совершенство! Никакие человеческие руки, никакой человеческий мозг не смог бы так гармонично соединить в единое целое природу, животных и человека. А мы старательно все это разрушаем. Деревья под корень, животных — в клетки, а человек сам себя изничтожит! Мудрый небесный Отец… Он наказывает нас с терпеливостью родителя, тут же дает шанс одуматься, исправиться, а мы глухи и слепы. Снова и снова — ураганы, землетрясения, наводнения, а мы грабим то, что Он нам дал для радости, убиваем себе подобных, часто оправдываясь Его же именем. «Аллах акбар!» — и в упор расстреляны представители дипкорпуса: они — «неверные». «С нами Бог!» — и снаряды падают на арабских стариков, женщин и детей. Во имя чего? Если бы мои дети так ненавидели друг друга, я б не смогла жить. Кощунственно звучит, но мне жаль нашего небесного Отца». — Ляля аккуратно прикрыла калитку. Она добралась до дачи первой, отправив мужа на машине в деревенскую пекарню за хлебом, пешком прошлась по лесной просеке вдоль дороги. Пока еще было прохладно, но к середине дня обещали двадцать пять градусов тепла.

Ляля зябко поежилась. «Похоже, Галки еще нет», — подумала она, глядя на висячий замок на двери дома. Ляля села на влажную от росы лавку и закрыла глаза. «Как же так получилось, что я запуталась? Хотела, чтоб все стало на свои места, а получилось наоборот. Я теперь — вершина пресловутого любовного треугольника. А треугольник — фигура неустойчивая! Уедет Березин, останется Сашка. А не уедет Березин — придется выбирать. На двух стульях я не усижу. Собственно, выбор я сделала. Но Березин с ним не согласен. Я-то знаю, что моя судьба — не он. Но как убедить его в это поверить?» Шум мотора прервал ее невеселые мысли.

— Ух ты! Она уже здесь! Где мужа посеяла? — Галина быстро чмокнула Лялю в щеку.

— За хлебом в пекарню уехал.

— Молодец, кто б еще догадался? Егор, неси пакеты к столу под дерево. Там прохладно.

Беркутов, помахав рукой Ляле, уже доставал еду из багажника.

— Хорошо выглядит, свеженький такой, — не удержалась от язвительного тона Ляля.

— Что он — поросенок перед забоем? — обиделась за него Галина.

— Дурочка, я ж любя. Не обижайся! Давай-ка посчитаем, сколько народу прибудет?