Два веса, две мерки (Due pesi due misure)

Говорят, что у человека, хоть раз попробовавшего курить самокрутки, фабричные сигареты вызывают отвращение: и бумага-то у них слишком толстая, и на вкус они какие-то пресные. Но ясно, что больше всего привлекает в самокрутках ритуал их изготовления: извлечение кожаного футляра с папиросной бумагой, вытягивание зубами шнурка, чтобы открыть мешочек с табаком, совсем как на Дальнем Западе, и, наконец, сенсационный номер, проделываемый одной рукой, от которого вся компания может разинуть рот.

Девушек неодолимо влекут к себе мужчины, которые закручивают сигарету руками. Но степень риска здесь высока. Например, самый опасный момент — склеивание сигареты языком. Для этой операции противопоказаны как робкие, так и слишком грубые действия. Языком полагается смочить бумагу ровно настолько, чтобы сигарета не лопнула во время курения, подобно стручку спелого гороха. Неловкие движения языком могут привести к катастрофе: табак с бумагой попадает в рот и тогда не отплеваться и за полчаса. Девушка, которая прониклась было к вам симпатией, может уйти навсегда.

Щитовидка

Меня в нем раздражает не то, что он умеет сохранять спокойствие в самые напряженные моменты, а то, что он постоянно невозмутим. Если мы идем пешком, то он говорит размеренно, останавливаясь всякий раз, когда нужно подчеркнуть какую-нибудь мысль. Его не смущает, что светофор на переходе уже полминуты горит зеленым светом, а затем начинает мигать, предвещая неизбежное «стоп». Он взвешивает каждое слово, делает паузы и отмахивается от меня с горькой улыбкой, словно я сказал что-то непотребное, когда слегка изменившимся голосом я перебиваю:

— Короче, ты хочешь сказать «да» или «нет»?

Если он за рулем, а движение идет в несколько рядов, он выбирает один из них, и баста. Он не шарахается налево и направо в поисках колонны, где машины движутся быстрее, не возмущается: почему, черт возьми, мы все время ошибаемся в выборе ряда. Если мы едем по автостраде, то он безмятежно держится за руль, словно за перила смотровой площадки. Ни один мускул не дрогнет на его лице, например, из-за того, что мы в двенадцатый раз переезжаем на другую сторону автострады Милан-Болонья по причине ремонтных работ или из-за того, что целую вечность плетемся за громадиной с номерным знаком «ТИР». [22]

Если мы совершаем коллективную поездку и автобус не отправляется, потому что после четверти часа, отведенной для покупок, среди собравшихся не хватает одного, то этим одним оказывается он. Когда он с улыбкой на лице наконец появляется, то ему и в голову не приходит, сколько гектолитров адреналина выброшено в кровь у участников экскурсии. Если же мы, напротив, путешествуем по железной дороге и в проходе показывается контролер, то он не вскакивает на ноги, чтобы лихорадочно вывернуть карманы в поисках билета, а продолжает читать газету и только одной рукой лениво шарит в кармане.

Придя в ресторан, я целиком полагаюсь на гастрономические познания официанта, выбираю, заказываю и киваю соседу в знак того, что теперь его черед. Он же зачитывает вслух все меню, по ходу делает замечания и, наконец, на чем-нибудь останавливается, внося необходимые уточнения, вместо обычного швейцарского сыра требует овечий, но непременно сардинского производства. В ожидании блюд он не грызет хлебные палочки и не отхлебывает вина, не отдирает пальцем наклейку на бутылке с минеральной водой и не делает из ножа и вилки чего-то вроде щипцов для орехов. Он расслаблен, не раскачивается на стуле. Если для приятного времяпрепровождения рассказывают анекдоты, он внимательно выслушивает других, смеется не механически и собирается с мыслями, чтобы рассказать что-нибудь свое.

Когда я кончаю есть и уже созрел для рюмочки коньяка и счета с наценкой «ИВА», [23]он еще сидит над своим бифштексом по-флорентийски: мясо он не режет, а аккуратно вскрывает, словно хирург скальпелем, тридцать раз пережевывает и, если кто-нибудь задает ему вопрос, знаком просит минутку обождать, кончает жевать, глотает, запивает, осушает рот салфеткой и только тогда отвечает.

Случается нам бывать вместе и в кино. Он не протестует, когда показывают рекламные диапозитивы, напротив, похоже, они его интересуют. Он не вскакивает с места при виде кадра, с которого мы начали смотреть фильм два часа тому назад.

Если после долгого ожидания он попадает на прием к важному лицу, а это лицо, только что сказавшее «прошу вас», вынуждено добавить «извините», поскольку зазвонил телефон, — так вот, его вовсе не возмущает этот неприличный обычай отдавать предпочтение тому, кто не томится ожиданием в приемной, а просто набирает номер.

Как правило, рука его не тянется к переключателю, когда по телевизору передают церемонию приведения к присяге и диктор без тени иронии замечает: «Многоуважаемый профессор, доктор и т. п. может считаться деканом министерства, потому что он присягает в тринадцатый раз».