— Еще… Еще революция. Революция, за которую вы с товарищами боретесь, стараетесь приблизить. Только, боюсь, она окажется совсем не такой, какую вы себе представляете. Будет гражданская война, террор, снова миллионы погибших…
— А потом? Потом будет новая жизнь?
— Да, потом наступит новая жизнь. Но об этом я вам рассказывать не стану. Я и так уже сказал слишком много, — заявил Углов.
Маша сидела, сжав кулачки, так что костяшки пальцев побелели, и глядела на майора, как смотрят на волшебника, который только что превратил тыкву в карету. Потом глубоко вздохнула, зачем-то встала, прошлась по комнате…
— Теперь я понимаю, почему он так странно выражался… — задумчиво произнесла она.
— Кто? — не понял Углов.
— Игорь. Он, когда не следил за собой, начинал говорить… как-то странно. Не так, как принято. Упоминал о каких-то полетах в Европу… И словечки… «Расслабься», «классно», «отстой»… И вообще, в нем все время ощущалась какая-то тайна. Да, теперь понятно…
— Ну что, вы нам верите? — спросил Углов.
— Да… — чуть запинаясь, выговорила Маша. — Да, я вам верю.
— И поможете?
— Да, помогу. И вам, и Игорю. Я сейчас поеду, встречусь с товарищами. Думаю, уже завтра я узнаю, где он, что с ним. Потом попробуем с ним связаться… Только…
— Что?
— Значит, Игорь должен… он потом вернется в свое время?
— Да, мы все должны вернуться, — кивнул майор.
— И еще… Я хотела… Про родителей… Вы сказали, будет война, революция… Что будет с папой, мамой? Вы, случайно, не знаете?
— Я — нет. — Углов покачал головой.
— Я, кажется, что-то знаю, — сказал Ваня. — Я читал… Если я ничего не путаю, генерал Мосолов в годы революции воевал в белой армии. Ну, это вооруженные силы, которые выступали против красных. А потом эмигрировал. Прожил долгую жизнь. Про вашу маму, к сожалению, не знаю.
— Значит, папа станет сражаться против нас… — медленно произнесла девушка. — Хотя я это и так знала…
— Да, против, — кивнул Ваня. — Но я хочу вам еще сказать… Вы сказали «против нас». Учтите, что главными в будущей революции будут не ваши товарищи — эсеры, а большевики. Правда, у них будут союзники — левые эсеры, но с ними отдельная история. И еще. Если будете участвовать в событиях революции, постарайтесь ни в коем случае не сотрудничать с большевистским деятелем по фамилии Троцкий. Это сотрудничество может вам дорого обойтись.
— Хорошо, я учту, — сказала Маша и направилась к двери.
Глава 30
Сознание возвращалось постепенно, толчками. Сначала «проснулся» слух. Дружинин различил царившую вокруг тишину. Только где-то вдалеке раздавались чьи-то шаги, но они были едва слышны. Потом, чуть приподняв веки, он различил свет. Окружающее виделось смутно, какими-то пятнами. Он открыл глаза шире и огляделся.
Он лежал на койке в небольшой, два на три метра, комнате. В одном конце виднелось окно, через которое сочился слабый свет, в другом — дверь. Дверь своеобразная — железная, без ручки, зато с вделанным на высоте человеческого роста оконцем, закрытым заслонкой. И окно было не совсем обычное: стекло на нем было матовое, через которое нельзя было ничего разглядеть, и оно было забрано двойной стальной решеткой. Все понятно — камера! Он в тюрьме. Ну да, ведь иначе и быть не могло — ведь он был ранен, не мог бежать… Ясно, что его схватили. Важны были два вопроса: ушли ли товарищи и в каком состоянии его раны? Скоро ли он сможет встать?
На первый вопрос ответ он мог получить только от тюремщиков, да и то косвенным путем, из их оговорок и умолчаний. А вот ответ на второй вопрос он мог узнать прямо сейчас.
Капитан покрутил шеей — все нормально. Поднял левую руку, потом правую… Нет, с правой не получилось — плечо пронзила острая боль. Он взглянул и увидел наложенную на плечо повязку. Ага, значит, он был ранен в плечо. А еще куда?
Он сел на кровати, откинул одеяло и увидел, что вся правая нога была укутана в бинты. Попробовал ей подвигать — и вскрикнул от боли. Ну да, верно! Его ранили в ногу, он упал, не мог бежать… Ранение в руку было уже потом, когда он остался один. Итак, ответ на один вопрос был получен. Он ранен и двигаться сам пока не может. Осталось дождаться своих «ангелов-хранителей» и попробовать узнать о судьбе товарищей. А заодно выяснить еще кое-какие мелочи: в какой именно тюрьме он находится, какие ему предъявляют обвинения, где он «прокололся». Значит, надо запастись терпением и подождать.
Ждать пришлось не слишком долго. В двери загремели ключи, и в камеру вошли двое: молодой человек в пенсне, в белом халате, и господин средних лет, в сюртуке, с округлым розовым лицом и пшеничными усами.
— Ага, мы очнулись! — воскликнул господин. — Хорошая новость, очень хорошая! Я же вам говорил, доктор, что господин Дружинин отличается отменным здоровьем и быстро пойдет на поправку, а вы не верили. И вот мы уже в сознании и готовы к беседе!
— Но не раньше, чем я осмотрю раненого и дам свое разрешение, — строго заметил человек в халате.