Двадцать и двадцать один. Наивность (СИ)

- У меня есть основания так предполагать, – быстро перебил его председатель ВЧК, обходя Троцкого вокруг, дабы остановить, если тот решит сбежать. Однако нарком продолжал гордо стоять на месте, словно бронзовый обелиск, готовый смело отстаивать свою честь. В глазах его читалось: “клевета”, а в мыслях: “проговорился Александрович...”

- Это даже не логично, – насмешливо парировал он. – Не для того я ровно год назад сделал Октябрь и не для того попасть в силки Керенского. А по вашей версии, я привёл РКП(б) к власти, чтобы через полгода низложить партию посредством убийства Мирбаха?

- Всё было направлено на то, чтобы разорвать “Брест”, – вкрадчиво заметил Дзержинский, – и ликвидировать тех, кто отошёл от дел ордена.

- Умоляю вас, за что? – спросил Троцкий, чуть искривив губы. – Неужели вы забыли, как я убеждал вас, товарищ Дзержинский, не голосовать против мира?! Идет 1918 год, сложный в жизни нового государства. Наше правительство не признает ни одна страна, поэтому о заключении мирного соглашения не могло идти и речи. Оставалось одно – воевать и с оружием в руках отстаивать независимость России. Записку помните?

- И после вы же меня подставили, обвинив в измене и в приказе убить посла! – вновь оборвал его “Железный Феликс” громко и жёстко. Нарком умолк, щёки его запылали. – Владимир Ильич долго подозревал меня, бросал косые взгляды, не верил, хотя я не был ни в чём замешан! Я предан ему, вы знаете, что я готов отдать жизнь за этого человека, а он обвинил меня в подобной подлости!..

- Вот видите, – сдавленно вздохнул Троцкий и отвел глаза в сторону, как будто он сказал что-то неприличное, – значит вы понимаете меня, ибо вы чувствуете то же, что и я.

- В каком смысле? – взволнованно спросил Дзержинский, обратив тревожный взор на наркома: чекист был обескуражен такими словами и боялся, что не верно понял его.

- Я с вашей жизнью олицетворяю себя, – Лев поднял к нему глаза, полные отчаяния, и театральным жестом приложил свою руку к сердцу. – Вы с тем, конечно, не согласитесь, по причине того, что считаете существование ваше в корне противоположно моему. Не в этом резон вы находите, хоть и ум ваш достаточно остёр. Я также стал жертвой заговора, невольно в него впутавшись. Знаете почему? Вряд ли вы мне поверите, но то следующее, что я вам скажу, является абсолютной истиной. И не по своему желанию пришлось мне ускользать от правды полгода назад. Со мной могла случиться беда во сто крат хуже, чем с Владимиром Ильичом.

- А сейчас не опасно? – тихо съязвил Дзержинский, хотя внутри души его творился Хаос и неразбериха.

- Опасно, – подтвердил Троцкий, – но сейчас настал момент, необходимый для откровения и принятия решения.

И наркомвоенмор, довольствуясь интуицией, сделал паузу и без того нагнетающую обстановку до предела так, что Дзержинский был готов убить последнего за это проклятое молчание.

- Я всё скажу вам, клянусь, но прежде ответьте, – прервал тишину Лев, медленно сокращая расстояние между ним и чекистом, – кто сказал вам такую гнусную ложь, касательно моего участия в организации убийства Мирбаха? Александрович?

Дзержинский подозрительно сощурил глаза: откуда Троцкий мог знать, что именно Александрович проболтался? А вдруг не проболтался? Вдруг он сказал это нарочно, дабы дискредитировать Троцкого в глазах чекиста? Сомнения закрадывались в сознание Дзержинского, и он был бессилен выпутаться из них в одиночку.

- Допустим, – холодно, с придыханием процедил он с совершенно непроницаемым лицом. – Однако какой был смысл этому человеку клеветать на вас?

- Какой смысл?! – вскрикнул Троцкий в бешенстве. – Огромный! Учитывая, что расстрел его был неминуем, Александрович ввёл вас в заблуждение, чтобы вы его помиловали.

- Эсеры взяли меня под арест, – возражал Дзержинский, теряя терпение. Диалог между ними накалился, стал динамичным, и зимний холод ими уже не замечался. – Им проще было убить меня, нежели клеветать на тебя.

- Верно, – подтвердил Лев, снова неожиданно снизив голос и опустив ресницы. – В заговоре против “Бреста” и позже против Ленина принимал участие Свердлов. Он хотел убить тебя, как ненужного свидетеля и неугодного ордену, и если бы я не разуверил его в этом, если бы я не имел представления о деле, то мы бы сейчас не разговаривали, а, скорее всего, ты бы лежал где-нибудь глубоко в земле... Да, признаюсь, я имел понятие обо всех авантюрах Свердлова, о том, что он мечтает получить знания Каббалы, но это, повторюсь, было необходимо.

- Но... – в этот момент Феликс был обескуражен больше, чем когда-либо в своей жизни. Пульс участился, изо рта валил ледяной пар, глаза блуждали по местности, ибо им не за что было зацепиться. Неприкосновенность его лица разом улетучилась на замену потрясению, – ...посему получается, Лев, ты спас мне жизнь? И ты говорил, что чувствуешь ту же преданность, что и я к Владимиру Ильичу. Уметь быть преданным... Значит, ты предан?