Двадцать и двадцать один. Наивность (СИ)

Начинающийся, набиравший обороты переворот к великому сожалению совпал с разгаранием Гражданской войны. Средний возраст митингующих был от 20 до 35 лет – все это были молодые люди, и хотя «правая» гвардия насчитывала меньшее количество людей, по качеству бойцов-радикалов ничем не уступала левой. Эта сторона оппозиции де-юро не была объединена одной партией. У националистов и консерваторов существовали различные политические движения, однако в этом блоке было больше согласия, нежели в левом. Вскоре поступила информация о том, что все партии, приравнивающие себя к “правым” объединяться в одну, на которую ей новый лидер получит легитимное разрешение. Организация называлась “Национал-объединённая правая партия России”. НОППР насчитывал более десяти миллионов членов.

Вы слышите?..

Назревает воистину нечто грандиозное, ведь величие события не соразмерить еженедельными выпусками новостей, и такое можно сопоставить с незыблемым монолитом музыкального гения Шостаковича. Неистовый рокот симфонии №2. О, это стоит услышать, Читатель, не увидеть, а понять ту чарующую гамму музыкальных переходов только посредством вашего слуха!

Итак, Симфония 2, си мажор, “Октябрю”.

Воедино слились алые-алые знамена с иссиня-черной символикой в общую, густую, неистовую массу. Гиканье, вой, шепот аккордов толпы перерастают в нечто большее, повышая основную октаву. Оба фронта, вооружившись до зубов всем тем, чем пришлось, вели беспощадную игру без права и морали. Обиженные на весь мир москали с многогранными свастиками и крестами на флагах стреляли из огнестрелов по окнам тех домов, где жили эмигранты, обливали бензином железнодорожные пути и поджигали их, ибо знали – по этому участку дороги должен ехать поезд из-за южной границы. В автомобили чинных господ закладывали детонаторы, и после взрыва осколки от лобовых стёкол разлетались трассирующими пулями во все стороны.

Правые бойцы были намного смелее и отчаяннее, чем левые радикалы: в большинстве схваток на политической почве победу одерживали именно националисты, так как для последних не существовало ни морали, ни правил. В этом они были сродни анархистам, которые хоть и были приближены к левым, но выступали отдельной организацией.

Сотрудникам полиции нацисты отрезали пальцы и выжигали глаза, призывая признать власть правых сил, а также они захватывали склады оружия и давали отпор партиям правоохранительных сил и мобилизованным с войны дивизиям.

Дома горели, Москву в одно мгновение затянуло едким дымом. Этот запах гари испарился только спустя полгода после грядущих событий, когда туман окончательно рассеялся. Сейчас небо столицы – кроваво-красное. Такой знак левые воспринимали положительно, однако суеверных людей среди коммунистов и социал-демократов практически не было.

- Обычно небо – синие, – рассуждал Михаил Орлов, глядя в прозрачное, сияющее от чистоты окно штаба партии. Анна Юдина облокачивалась на соседнюю стену, скрестив руки на груди. Поодаль в креслах сидели старожилы СДСПР, обсуждая ситуацию в стране “без галстуков”, ибо заседания по поводу настоящего положения было решено собирать только в крайних случаях – положение в стране изменялось со слишком большой частотой. Миша всё равно мало что понимал из их диалога, а потому предпочитал отчуждение в компании близких товарищей: Муравьёва, Макеевой и Юдиной. – Впервые вижу такой яркий, красный цвет. Странно.

- Август, – угрюмо произнесла Анна, выбрав взглядом точку на полу и всматриваясь в неё. – День убывает, поэтому закат наступает раньше.

- Не в пять же вечера! – возразил Орлов, возмущенно оглядываясь на шатенку. Юдина отстранённо хмыкнула и ничего не ответила. Благодаря Интернет, она узнала, что ко всем её питерским сотоварищам была применена смертная казнь. Несколько недель шатенка не разговаривала, сидела на полу, поджав под себя ноги. Орлов тогда сидел напротив, не рискуя успокаивать Анну. А та безусловно корила себя за всё случившееся с её командой, с теми, кого она могла смело называть семьей. Миша думал, что будь Виктория рядом, она безусловно оклеймила Анну предательницей, но подруга тогда отбывала заключения, и, возможно, этот период, когда девушки, наконец, не находились в одном помещении, пошёл обоим на пользу.

Спустя некоторое время Анна пришла в себя и даже в порыве смелости исследовала книжный шкаф Дементьевой. Пленённая теорией о мировой революции, Юдина проштудировала труд, написанный пером самого Троцкого, с одноимённым названием. “Троцкист, – думал Орлов, наблюдая за восторженным взглядом Анны, – почему бы и нет?”

- У меня был знакомый один, – сквозь зубы продолжил Миша, оттого что неудобное молчание затянулось. – Рыбкин Валера...

- Ты сказал о нём таким презрительным тоном, – Анна подняла голову и хитрая улыбка расплылась на её миленьких губках. – Вы типа враги? Забивали стрелки, цапались? К чему ты вдруг вспомнил?