Двадцать и двадцать один. Наивность (СИ)

- Ну, вот и они, – прошептал Орлов, наблюдая за этим сборищем из-за угла здания “Аэрофлот”. “Умнице” пришлось поспешно надеть очки, потому что толпа находилась на порядочном расстоянии от того места, где таились провокаторы. Сборище суетилось, но на типичный митинг или даже пикет такое собрание не было похоже: не было плакатов с лозунгами, минимум флагов с соответственной символикой, и лидер этой группы – человек в бежевом элегантном костюме, поправляющий белоснежный воротничок рубашки, не кричал призывы, а вкрадчивыми жестами что-то разъяснял своим людям.

- И как ты думаешь забрать ордер? Здесь Шустов, без него нынче ни одно собрание консерваторов не проходит, – спросила девушка, прищуривая глаза. – У этого лиса, даже если бы мы взяли с собой Аню, тихо своровать бы не вышло.

Парень на мгновение задумался: он прекрасно помнил, что преступление и раскрутка лица Виктории в Московской прессе была нешуточная, и появись она при всём параде в центре толпы, то её бы непременно кто-нибудь, да и узнал. А «беловоротничный», как потом выяснилось, вопреки предубеждениям курировал расследование по делу о покушении на жизнь следователя Нефёдова.

- Шустов? – переспросил Миша, разглядывая внешне привлекательного организатора митинга с идеальными, белоснежными воротничком и манжетами, мобильно раздающий указания подчиненным. – Это случайно не тот юрист-гос.вед, который накануне так громко вышел из состава ГосДумы? Насколько я слышал, он разочаровался в ЕР.

- Следил за прессой всё это время? Похвально.

Адвокат по специальности Герман Евгеньевич Шустов мог бы стать лучшим юристом в Москве, если бы в свои тридцать лет не ударился в политику. Он ворвался в неё подобно ветряному шквалу; быстро и прочно в ней засел благодаря исключительным особенностям характера, а не потому, что его родители ещё с советских времён занимали важные руководящие посты: отец – генерал в отставке, а мать была председателем организации «Союз женщин России». Больше ничего о семье молодого политика известно не было.

О характере такой личности, как Шустов можно было написать целый дифирамб, и ровно такой же трактат можно было бы составить о его политическом пути, но дабы не отнимать драгоценное время у читателя, постараюсь обойтись общими фактами. Он был исключительным оратором, однако очень редко выступал на митингах, предпочитая смотреть за коллегами и со змеиной наблюдательностью выглядывать все их ошибки. Герман Евгеньевич видел и запоминал всё, ибо был злопамятным человеком и пользовался любой информацией, чтобы дискредитировать в полемиках неудобное лицо.

А его внешность была запоминающейся, ибо видный, высокий шатен с насмешливыми, серо-голубыми глазками, которые с дикой нервозностью и вниманием бегали туда-сюда с Гермесовой скоростью, просто не могли не привлекать внимания. Миловидное, смазливое, заострённое личико, а точнее мордочка Шустова идеально подходило для роли депутата Государственной Думы, ибо у него была очень полезная привычка: с кем бы он ни вёл диалог, будь то дружеская беседа или жестокая полемика с заклятым конкурентом – на тонких губах сияла ослепительная улыбка.

Чтобы мимика Германа была такой живой и максимально естественное, он занимался НЛП с помощью матери с юных лет, а также каждый раз в зеркале работал с подачей той самой улыбки. Несмотря на то, что при разговоре тот улыбался всегда, улыбка его для каждого собеседника была особенной. Когда-то эта была искренняя – во все зубы, в других случаях – змеиная ухмылка лишь одним краем губ. И одной только улыбкой он мог взбесить собеседника, вывести из себя, внешне оставаясь совершенно спокойным.

Митингами Шустов руководил с удовлетворением от лишней возможности поруководить, ибо власть для него было сладостной целью, к которой он так уверенно шёл. Во всяком случае, это было веселее, чем бесконечная бумажная волокита, с которой он встретился в адвокатской конторе. А с таким огненным, энергичным стилем Герман Евгеньевич, распираемый бесконечными амбициями, устраивал разнообразные афёры и интриги, лишь бы избавиться от рутины.

С первого взгляда это лицо с дугообразными бровями, которые делали взгляд высокомернее и простодушнее, могло вызвать не самое положительное впечатление. А первый взгляд, бывает, не часто обманчив. Герман был отнюдь не прост, а его врождённой авантюристичности и хитрости мог позавидовать сам Мавроди. Однако те, кто был поумнее, и кто разбирался в психологии, отмечали в Шустове что-то змеиное: какую-то внутреннюю гниль, лицемерие, которые неосознанно отталкивали. Он тонко, но больно жалил сарказмом и именно так, что собеседник просто не мог найти слова, чтобы сказать что-то в ответ.

Биография Германа Евгеньевича вообще была полна тёмных пятен. Существуют даже версия, что Шустов – не настоящая его фамилия, а всего лишь псевдоним, так как в народе поговаривали, что истинная фамилия была слишком говорящей.