Двадцать метров (СИ)

Ставили Шекспира, но в современной обработке. Только Эля на спектакль внимания практически не обращала. Ее больше занимало то, что они сидели бок о бок, их колени постоянно соприкасались, а когда Корф наклонялся к ее уху, чтобы объяснить ту или иную сцену, от его жаркого шепота и случайных касаний губами в животе внезапно оживала та самая вялая бабочка и активно плодила себе родственников. Не менее активных.

Он помог ей одеться. Взял за руку, помогая подняться по ступеням. А потом не отпустил. Эля радовалась, что ладони у нее не потеют. И почему она тогда решила, что он – невзрачный?

Они гуляли по Москве, которая в этот час уже озарилась миллионом огней. Эле всегда нравилась новогодняя иллюминация, но наступала весна и ее уже сняли. Но даже так ночная подсветка зданий и деревьев была какой-то особенной. Она даже не заметила, как они оказались на Красной площади. А ведь она была на каблуках. Всю дорогу они держались за руки, а потом и вовсе обнимались.

Говорили о какой-то ерунде, много. Обсуждали книги, фильмы, прохожих, академию, рецепты пиццы, любимые пиццерии, перец чили, путешествия. Эле нравилось, как он убирает с ее лица волосы и сетует, что она снова без шапки. А она смеется – на улице ведь не минус тридцать.

Где-то возле Арбата Эля споткнулась о криво лежащую плитку, чуть не упала. Корф поймал ее, сжал в объятиях, посмотрел своими странно посаженными глазами так проникновенно. А потом они внезапно уже целовались, прямо на дороге. Прохожие ворчали, кто-то свистел.

Корф тяжело дышал, Эля облизывала губы. Поцелуи зимой влекут определенные последствия. Во-первых, становится слишком жарко в одежде. Во-вторых, пересохшие губы требуют либо продолжения, либо помады. Кстати, о помаде – Корф теперь походил на Джокера. Или транса.

Он хрипло предложил выпить. Чего-угодно, даже обычного вина. Даже воды, главное, что у него дома. Эля вспомнила про родителей, которые вроде бы должны были быть дома, про брата, постоянно играющего в своей комнате в дурацкие стрелялки. Его квартира действительно была предпочтительней. Конечно же, для вина. Или воды.

Они целовались в лифте, целовались, пока Корф искал ключи. И когда нашел, целовались, прислонившись ко входной двери. В квартиру они, в итоге, все же попали, но позже. Кажется, мимо проходили соседи, но Эле было все равно: Корф как раз с удивлением нащупал под платьем чулки.

Как слетела на пол шуба, она не помнила. И платье исчезло совершенно внезапно. А под рубашкой Корфа оказалось вполне себе тело. Его, конечно, можно было бы подкачать кое-где, о чем она не преминула заметить, пока тот доблестно сражался с ремнем, который не хотел расстегиваться. На что тот ядовито заметил, что такие речи продолжению ночи не способствуют. Эля это компенсировала, с лихвой компенсировала. Корфу определенно понравилось, что штаны с него снимали зубами.

А когда они присоединились к платью, Эля поняла, что уже вполне готова к продолжению непосредственно приступить. А Корф все тянул, то ли целуя, то ли пытаясь проглотить ее тело. Его пальцы скользили там, где она хотела почувствовать кое-что другое, а губы не давали протестовать. Даже если бы она этого хотела. Всем, что она была готова оформить в звуковом формате, были стоны и бессвязные слова.

Корф умудрился запутаться с застежкой лифчика. Скользил рукой по спине, сначала предвкушающе, потом недоуменно. Потом и вовсе оторвался от Эли и заглянул за плечо. Отсутствие застежки на полагающемся ей месте поставило его в тупик. Он явно не догадывался, что бюстгальтеры расстегиваются и спереди. Эля вывела его из неловкой ситуации, за что была вознаграждена. Сполна.

Корф отлучился в ванную, но вернулся быстрее, чем Эля заскучала. До кровати они так и не добрались. На первый раз. И зря говорят, что пол твердый и холодный: когда желание сжигает изнутри – это не важно. Зато добрались на второй.

Эле не удалось испытать лопатками матрац, она была сверху. Коленям вроде бы понравилось. Зато сполна убедилась в крепости столбиков: сколько Корф ни дергался, когда она играла с ним и касалась губами чувствительных выступающих мест, они не дрогнули. А то, что его руки были привязаны ее чулками – на поле боя все средства хороши.

*

Снова серое утро, скучный семинар. Эля устало смотрела на преподавателя. Она снова была у Корфа всю ночь. Они долго говорили, валяясь в разобранной кровати. Ему нравилось перебирать ее медно-рыжие волосы и что-нибудь рассказывать. А Эле нравилось слушать его голос. Иногда он уводил ее в сонные дали, и тогда Корф будил ее поцелуями.

Все это было похоже на сон. Эля была будто в дурмане: рассеянная, задумчивая, а перед глазами калейдоскоп воспоминаний. Спасало только то, что она и до того не вникала в детали, а Маша исправно снабжала ее конспектами.

Она не чувствовала, что он старше на девять лет. Рядом с ним Эле казалось, что она сама старше, как-то мудрее и спокойней. Или это было его влияние?

Я соскучился. Может, пойдем пообедаем куда-нибудь?

Сегодня не получится. Надо съездить к родителям.

Позвони мне, как освободишься.

Скучаю.