Двадцать один год (СИ)

Не сказать, чтобы после этого Нелли объявили бойкот – Сьюзен была слишком смешна, чтобы её слушаться. Однако поступок Гамильтон настолько шокировал почти всех, что её невольно стали чуждаться. Нелли, привыкшая вертеться в компании, быть «в доску своей», терялась, досадовала, пару раз поревела в уголке. А потом смирилась как будто, притихла и только стала необыкновенно молчалива. Беда ее была еще и в том, что Каспер Роули, несмотря на её жертвы, письма и слезы, роман возобновлять не спешил. Неприятности из-за отношений с гриффиндоркой ему были совершенно не нужны. Нелли быстро это поняла и перестала ему навязываться, но прежнее веселье к ней не вернулось.

- Им тоже недолго осталось здесь быть, правда? – Джеймс, подойдя сзади, слегка облокотился на нее. Приятная тяжесть. – Какие планы на Хэллоуин, Лил?

Она слегка развела руками: никаких особенных планов не было.

- В таком случае я приглашаю тебя на свидание. Жди меня сегодня после отбоя на восьмом этаже.

Выбранное место показалось Лили весьма странным, а когда она поделилась удивлением с подружками, Марлин еще подпустила туману: посоветовала вымыться с ароматическим маслом, надеть красивое белье, новое платье и подкраситься.

- А белье-то зачем, Марлин?

Маккиннон упала головой в подушку, глухо прыснула и заболтала ногами. Лили долго недоумевала, но все-таки подчинилась. Приготовления ей понравились, и свидания с Джеймсом она ждала нетерпеливо. В Большом зале устраивалась всеобщая вечеринка, но толкаться среди слизеринцев и рейвенкловцев не хотелось.

На свидания Лили не опаздывала: подобное мелочное кокетство её возмущало и раздражало. Джеймс тоже появился точно в срок: влажные лохмы, маггловские джинсы, гавайская рубашка. Коротко прижав Лили, скользнув руками по широкому поясу её крепдешинового изумрудного платья, едва доходившего до колен, он вдруг оставил её и трижды деловито прошелся вдоль стены.

- Что ты делаешь? – едва успела спросить Лили и обомлела. Стена разверзлась, и показался проход в длинный, в синеватом свечении коридор. Джеймс легко поднял её на руки, понес. Коридор привел их в уютную комнатку с камином, софой в мягких подушках, застеленную нежным зеленым покрывалом, и низким столиком, заставленным вазочками со сладостями и фруктами. Близко к софе стояла бутылка темно-вишневого вина и два бокала.

Только теперь Лили поняла, что должно сегодня произойти. Вот к чему клонила Марлин. Наверняка она сюда же приходила с Сириусом. В первый момент стало страшно до истерики, до холодного комка в животе и трясущихся колен. Потом наступило оцепенение: она позволила положить себя на софу, покорно наблюдала, как Джеймс открывает бутылку и разливает вино по бокалам. Он протянул ей один:

- Твое здоровье, Лили! Эй, ты чего?

Она медлила принять вино из его рук. Так, наверное, чувствует себя человек, готовый навсегда покинуть родные места; так оглядывается эмигрант, когда поезд уносит его из страны. Лили уже поняла всем нутром, что не будет противиться, и более того – ей именно этого хочется всякий раз, когда она слышит его голос. Но странно, что завтра она уже не сможет назвать себя девушкой, да и потом - она даже не знает, а как, собственно, произойдет то самое, чего хочется им обоим.

Лили пригубила бокал, откусила превосходной пастилы. Она полулежала на софе, раскинувшись на подушках, Джеймс примостился с краешку. Взяв из вазочки виноградную кисть, он поднес её девушке.

- Возьми, Лил! Виноград без косточек – удовольствие без неприятностей.

Она оторвала пару упругих, круглых, золотистых ягодок и забросила в рот. Надкусила. По языку разлилась необыкновенная, томительная сладость. «Любовь – виноград без косточек, - точно зашептал ей кто-то на ухо. – Удовольствие без неприятностей. Сорви же ягодку».

Джеймс легко и небрежно расстегнул ей платье на груди. Его большая смуглая ладонь блуждала по лилейно-белой коже, и Лили била сладостная дрожь. Потом он стал гладить ей ноги – и она даже не заметила, как черные лодочки очутились на полу. Джеймс снял очки, длинные его ресницы были полуопущены, и худое лицо в полумраке казалось трагическим. Лили не могла спокойно видеть его боль: она сама потянулась к нему, сумбурно лаская дрожащими пальцами.

Уже раздетая, она нисколько не чувствовала холода, касавшегося хрупких нагих плеч и спины. Она смутно помнила, что должно стать больно, но боли не почувствовала: наверное, у магов есть средства на такой случай. И не от страсти она дрожала уже, а от небывалой нежности к Джеймсу, ставшему теперь частью её плоти, частью её сердца. Только теперь она осознала, как беззащитен он, отдавшийся ей, нагой и усталый, и мучило желание укрыть его от всего света. Джеймс уснул первый, а Лили, прежде чем к нему прижаться, набросала поверх них одежду. Вдруг все же станет холодно.

«Любовь – виноград без косточек, - повторила она себе, прижимаясь к плечу Джеймса. – А если с косточками? Тогда это, наверное, уже не любовь…»