Двадцать первый: Книга фантазмов

Гордан оглядел пустой вагон, где то вспыхивали, то гасли две люминесцентные лампы, и увидел Кирилла и учительницу как раз в тот момент, когда они переходили в следующий вагон. Он поспешил за ними, но они скрылись в третьем, полностью темном вагоне. «Так мне и надо, — сказал он. — Еще недавно я хотел быть от них подальше, а теперь они убегают от меня». Пройдя через темный вагон, Гордан, наконец, догнал их. Он упал на сиденье, тяжело дыша от спешки и от мешавшего ему рюкзака. Его встретил гомон сидевших там людей. Этот вагон был хорошо освещен — с каким-то особым интерьером, какого он до тех пор не видел: с ребристыми деревянными сиденьями и полками для багажа, расположенными высоко над головами пассажиров. Даже багаж отличался от обычного — в основном он состоял из массивных кожаных чемоданов с металлическими уголками, на них громоздились круглые дорожные сумки, а сверху лежали великолепная женская шляпа с украшением из искусственных цветов и фазаньих перьев, мужской цилиндр и трость с изогнутой серебряной ручкой в виде прекрасно сделанной лошадиной головы. Гордану вагон показался странным, очень отличающимся от предыдущих — как будто его вывезли из старого железнодорожного депо и зачем-то прицепили к составу. Он увидел женщину и железнодорожника, сидевших рядом друг с другом и с изумлением глядящих на попутчиков, с которыми они столкнулись в этом чудном вагоне. Компания состояла из молодой дамы с красивым холеным лицом, которая в тот момент вставляла сигарету в элегантный дамский мундштук. Дама была в длинной юбке и блузке с высоким воротником, закрывавшим изящную шею. Она была одета по моде эдвардианского времени, а рядом с ней стоял искавший что-то в кармане пиджака, лежащего поверх клади, весьма примечательный господин в темно-серых брюках в светлую полоску и серых гамашах, закрывавших верхнюю часть блестящих черных туфель. Элегантный мужчина был в безукоризненном светло-сером жилете и белой рубашке с закругленным воротничком и галстуком того же цвета, украшенным заколкой с жемчужной головкой. Он нашел в кармане пиджака зажигалку, щелкнул ею и поднес огонь даме. Затем сел рядом с ней и, скрестив руки, закрыл глаза, пытаясь вздремнуть.

Чуть поодаль от них сидела скромная женщина в черном с пятилетней девочкой, спавшей, привалившись к матери. Напротив нее расположился человек с широким лицом и пышной шевелюрой, расчесанной на пробор, показавшийся Гордану знакомым, одетый в костюм и белую рубашку с отложным воротничком и темным галстуком-бабочкой. Человек порылся в куртке, вытащил оттуда очки, нацепил их на нос, открыл лежавшую рядом книгу и углубился в чтение. В глубине вагона, где были железнодорожник и учительница, здесь и там сидели другие люди, мужчины и женщины, все также будто пришедшие из другого века в этот странный — Гордан подумал «даже, скорее, сумасшедший» — вагон. Он не понимал ни слова из разговоров, которые велись здесь, пока ухо как-то не привыкло, первой ему стала понятна речь молодой дамы:

— La fum'ee ne vous est inqui'ete pas?^[16] — спросила она, глядя на женщину в черном и выпуская новое облако дыма вверх, к потолку вагона.

— Ничего не понимаю, дорогая… — ласково сказала женщина с некогда красивым, а теперь изможденным лицом.

Перестав на мгновение читать, подал голос человек с пышной шевелюрой:

— Спрашивает, не мешает ли тебе, что она курит, — перевел человек, подняв глаза от книги и переместив взгляд на женщину с изможденным лицом.

— Нет, не мешает! — зажестикулировала женщина, отрицательно качая головой.

— Peut-^etre a la petite!^[17] — снова спросила дама с мундштуком.

— Что она говорит? — без стеснения обратилась к переводчику женщина в черном, на коленях у которой покоилась голова девочки.

Читавший посмотрел на нее, а затем на даму. В его взгляде таился скрытый упрек, говоривший о том, что у него не было намерения и дальше помогать в разговоре. Все это время господин в сером костюме спокойно сидел, скрестив руки на груди и закрыв глаза, как в дреме.

— Oh, pardonnez-moi, monsieur^[18]… — как бы укоряя себя и прося ее извинить, сказала дама.

Тот галантно кивнул, потом снова перевел взгляд на женщину со спящей девочкой.

— Спрашивает: а девочке? — опять перевел человек в темном галстуке и провел рукой по густым волосам.

— Нет, милая, она уж привыкла, — громко ответила женщина иностранке, жестикулируя, будто разговаривая с глухой. — Мы уж привыкли, милая. Здесь — Турция! Здесь — только и делают, что кофе пьют и табак курят. Все курят. Кто сигареты, кто махорку, кто кальян, а кто и гашиш, маковую смолку… знаешь, сколько мака растет у нас на полях?

— Ah, oui?^[19] — сказала дама, глядя с симпатией на женщину и жестами давая ей понять, чтобы она не говорила так громко, показывая на спящего ребенка.