Двадцать первый: Книга фантазмов

— Нет, не в колонне. Это географическое наименование, — не принял шутки Пипан. — Через эти проходы в древности осуществлялось все подземно-надземное мифологическое движение. Например, Персефона полгода проводила в подземном царстве своего мужа Аида, а полгода наверху у своей матери Деметры; Эвридика внизу, Орфей наверху, Харон, посещавший внешний мир — наверху, Геракл у Цербера, трехголового сторожа подземного царства, опять-таки, внизу… Эней Вергилия проник в подземный мир через вулканическое озеро Авернус, которое римляне считали входом в подземный мир. И так далее, и тому подобное…

— Так, так… — соглашался Кавай.

— Существуют целые карты того света с переходами, переправами и каналами, сообщающимися с внешним миром. Открою тебе одну тайну: я оставил своему бывшему помощнику Градишкому проект, мое авторское представление того, как выглядел Тартар, крепость, в которой содержались души грешников в подземном мире в древности. Я исходил из источников, которые указывают нам, что Тартар — крепость с бронзовыми воротами и тремя рядами стен, под которыми течет подземная река Флегетон… Это подземное движение — старая проблема, дорогой мой Кавай, — сказал профессор Пипан, — и, как видишь, всемирно-исторический процесс…

— Вот как… — проговорил профессор Кавай и с некоторой завистью оттого, что сам он пока остается в местном переходе, добавил: — Значит, теперь у тебя курс на Париж?

— Да… Отправлюсь в Париж — через кладбище в Скопье… — сказал, прощаясь, покойный архитектор, быстро и легко встав.

Климент Кавай печально посмотрел на старого друга. Он понял, что пришло время прощаться.

— Ну, до свидания, Стефан! — сказал Кавай, чувствуя, что грусть сжимает ему сердце.

— Вообще-то, лучше сказать: прощай, — поправил его Пипан, — но я понимаю, что ты имел в виду.

— Да, да, — думая уже о своем, печально сказал Кавай.

— Не беспокойся, — Пипан подошел к нему и дружески положил невесомую руку на плечо приятелю, — в конечном итоге все будет хорошо.

— Это ты о чем? — Кавай вздрогнул от того, что могли означать слова его покойного друга.

— Сам поймешь! — оптимистично сказал Стефан Пипан, подмигнул старому другу и, будто сам себе, сказал: — Ладно, хватит… Он повернулся и медленно, молча, пошел по коридору к выходу в Охриде. Вдруг он остановился.

— Послушай, — еще раз быстро и решительно воскликнул Пипан, словно очнувшись от меланхоличного настроения, — занимайся тут своими делами, но смотри, приходи ко мне на похороны, слышишь! Мои два остолопа могут передумать и не приехать, когда увидят, что я им в наследство оставляю только одну квартиру, да еще им придется за нее кредит выплачивать. Нехорошо, если на прощании не будет ни одного близкого человека. И так уже в ректорате раздумывают, стоит ли оказывать мне почести на самом высоком уровне. Не хочется, видите ли, ректору возвращаться из отпуска. У нас человеку лучше не умирать!..

Кавай кивнул Пипану в знак согласия.

64

Ночью готическая орнаментика собора Святого Стефана казалась в своей рельефности нереальной. Майя, в джинсах и футболке, с подобранными волосами и рюкзаком за спиной остановилась перед разукрашенной вертикалью колокольни собора, самого известного символа Вены. Заглядевшись, Майя на миг забыла, зачем она здесь. Ее захлестнуло приятное чувство. На душе стало легко. Затем она перешла улицу и заглянула внутрь гостиницы Sacher, знаменитой своим тортом, который здесь придумали, вошла в вестибюль и будто с камерой в глазах начала бродить по коридорам, увешанным фотографиями знаменитостей в рамках. Наконец, она оказалась в роскошной комнате со стенами из лакированного орехового дерева, с диваном и креслами ярких цветов, четырьмя красными абажурами и картинами в золоченых рамах. Потом она вышла на K"artner Strasse и с такой же почти призрачной легкостью влилась в живую людскую реку туристов, ища, снова ощутив напряженность, между ними Гордана. Майя лихорадочно всматривалась в лица, временами останавливая нескончаемое кино про Вену, пересматривая эпизоды, затем обращалась к новым в поисках лица Гордана.

Но его нигде не было.

В это время Гордан, сидя на легком алюминиевом стуле в закусочной Nordsee, ел бутерброд с лососиной и пил пиво, а вокруг него кипела разгоряченная толпа, на которую он не обращал никакого внимания. Он глядел куда-то внутрь себя, мысленно перелетая из Скопье в Нью-Йорк и обратно, обращаясь к своим воспоминаниям: встречам с Майей, их страстным поцелуям в магазинчике его отца или у решетчатой двери в подвал, когда на лестнице гасла лампочка…

65

Стоя перед зеркалом в своей спальне в Скопье, профессор Климент Кавай завязывал черный галстук. «Мне пришлось прекратить поиски», — сказал он и посмотрел вглубь зеркала, откуда с улыбкой и с таким выражением лица, как будто она была счастлива быть снова дома, на него смотрела сидевшая на супружеском ложе Анастасия Кавай.