Двадцать первый: Книга фантазмов

— Ага, — сказала она и засмеялась, смешивая улыбку со слезами. На экране Гордан видел ее взволнованное и, может быть, поэтому казавшееся ему еще более привлекательным лицо.

— Эй, битте зер! Кайн емоцион! Их бин айн Остерайхер йецт. Емоцион ист балканиш реакцион! — продолжил он в том же духе, говоря так громко, как только мог. — Виен ист зер шен штад мит дер Шенбрун унд дер Музик Фераjн, мит Густав Климт, дем Югенштил, Хундертвасер унд ди Моцарт кугелн…

Уборщица, услышав, что он коверкает немецкий, укоризненно посмотрела на него и продолжила чистить пылесосом дорожку.

— Гордан! — прервала его Майя с ноткой отчаяния в голосе. — Я хочу, чтобы ты приехал сюда. Ты мне нужен! Я не могу без тебя. Я тебя, дурака, так люблю!

79

Привыкнув к полутьме подземного хода в Волчани, профессор Климент Кавай успешно продвигался по широкому коридору. Он миновал точку, до которой дошел в прошлый раз и, несмотря на то, что его недавно ушедший друг Стефан Пипан был тверд в своем намерении, надеялся, что тот передумает ехать в подземное путешествие в Париж и что они увидятся здесь вновь. От того, однако, не было ни слуха ни духа. Движение в подземном проходе было весьма оживленным, но Кавай, уже привыкший к фантомам и призракам, которые чередой проходили по старому туннелю, обращал внимание только на тех, кто, как ему казалось, того заслуживал. Мимо него прошел отряд бородатых повстанцев с гранатометами и винтовками через плечо, они направлялись к Охриду и без всякого интереса скользнули взглядами по его лицу. Потом он посторонился, чтобы пропустить шайку грабителей, пробежавших мимо и оставивших за собой запахи пота, табака и пороха. За ними прошагал толстый немецкий путешественник, который шел с книгой в руках и разглагольствовал вслух на тему того, что топоним Охрид происходит от немецкого слова Ochse, что означает вол, а Охридское поле от Ochsenfeld. Сразу после него прошла длинная цепочка людей, которые устало плелись один за другим с пустыми обожженными глазницами — в них профессор узнал побежденных воинов царя Самуила^[88]. За ними проследовали еще целые армии других привидений: солдаты провели мимо Кавая молчаливую колонну людей разных возрастов в современной одежде, на которой была пришита большая желтая звезда Давида… Профессор прижался к стене и с близкого расстояния наблюдал за людьми, глаза которых были полны страхом и отчаянием. Заключенные, подгоняемые угрозами охранников, держали путь к выходу из подземного хода с другой стороны, по направлению к которому медленно, теперь уже в полной тишине, двинулся и Кавай.

Неожиданно в далекой тьме длинного коридора Кавай увидел свет и два человеческих силуэта. Он погасил лампу, начав медленно и осторожно приближаться к теням. Было очевидно, что люди вели приятную беседу, судя по тому, что время от времени, прерывая ее, они громко смеялись. Один из собеседников, пожилой человек в старинном городском костюме XVIII века — в кафтане, отделанном собольим мехом, и расшитом серебром жилете, сидел на большой мраморной глыбе. Перед ним, с записной книжкой в одной руке и карандашом в другой, стоял молодой человек, одетый на европейский манер, с крючковатым носом, зализанными назад волосами и красиво подкрученными усами и что-то объяснял первому, указывая на камень. Находившиеся поблизости керосиновые лампы бросали необычные двойные тени на неровные стены подземного хода. Вдруг старший из собеседников встал, а молодой человек с усами стал внимательно осматривать камень, на котором тот только что сидел, занес что-то в записную книжку, потом поклонился в знак благодарности, нагнулся, взял одну из ламп и быстро зашагал вглубь коридора. Старик снова уселся на глыбу.

Кавай включил фонарик, и старик заметил это. Не успел Кавай с ним поздороваться, как тот сам обратился к нему.

— А ты не хочешь, чтобы я встал? — спросил он.

— Нет, что вы, — удивленно ответил Кавай и после небольшой паузы осмелился спросить призрака, — а кто был тот человек, с которым вы разговаривали? Мне он показался знакомым.

— Да один одержимый, — ответил старик. — Записывает все, что выбито на камнях. А ты кто такой будешь, парень?

— Кавай. Меня зовут Климент Кавай, — сказал профессор.

— А, ты не из наших. Это стружская фамилия, — сказал старик.

— Все мы из наших, — уклончиво ответил Кавай.

— Ишь ты, умник какой нашелся! Что значит — все из наших? Мы, живущие в верхней части города, считаем, что отличаемся от жителей нижнего города, а не то, что от вас. Ты знаешь, что тот, кто к нам идет, должен у Нижних ворот сапоги обуть, и то мы не всех к себе пускаем в Верхний город…

— Простите, господин, а вы кто? — спросил Кавай.

— Андроник Пармак, парень! — с гордостью заявил старик.

— Пармак?! — Так это в вашем доме нашли мраморную плиту, на которой написано…

— Да, … (Капион Дриянтов — родине), — сказал старик на хорошем греческом. — А вот, только что он самый и прошел…

— Кто? — спросил Кавай, уже готовый к любому ответу.