Двадцать первый: Книга фантазмов

Климент Кавай сел на скамейку у входа в церковь Покрова Пресвятой Богородицы, называемую в народе Лобницей, прикрыл глаза и стал ждать, пока у него пройдет головокружение, которое он почувствовал перед новым путешествием по подземному ходу. Царева принесла ему стакан воды. Профессор допил ее как раз в тот момент, когда внешние ворота открылись и во двор вошла девушка в серой юбке, почти в пол, широкой рубашке с длинными рукавами и шелковом платке, туго повязанном вокруг лица и шеи. В руке она держала сумку из беленого холста. Старуха встала, чтобы встретить ее.

— Вот, тетя Царева. От деда, посылает вместе с приветом, — сказала девушка.

Из темноты входа в старую церковь Кавай узнал Дениз, дочь своего школьного приятеля Рефета. Она молча поприветствовала его, и он сердечно помахал ей рукой.

— Сядь, посиди, дочка, — мягко сказала ей старуха.

— Тороплюсь, тетя Царева, — сказала Дениз. — Дед спрашивает: гости были сегодня?

— Были, скажи ему. Опять — много. Носятся каждый день последнее время… — ответила старуха, но, вспомнив, что профессор здесь, наклонилась и быстро что-то прошептала девушке, которая кивнула, передала Царевой торбу, повернулась и пошла к воротам.

— Передавай своим привет! — крикнул ей вслед Кавай. Она приостановилась, кивнула и скрылась за воротами.

Царева подошла к Каваю.

— Девочка носит мне передачи, — сказала она.

— Я понял, — не стал скрывать Кавай. — Это дочка моего друга.

— Она сказала. И еще сказала, что это они тебя туда пустили. — Царева поглядела на него, и Кавай узнал в ее лице влажный, проницательный взгляд Абдул Керим-бабы.

Климент ничего не ответил, потому что уже ни в чем не был уверен, и нарушил молчание только, чтобы прервать тишину:

— Возможно. Я говорил со старейшиной текке.

— С каким старейшиной? — поинтересовалась Царева.

— С нынешним шейхом Абдул Керим-бабой, отцом Рефета.

— Ты уверен? — спокойно спросила Царева.

— Что значит: я уверен? — сказал Кавай, подозрительно глядя на нее, — так же, как в том, что я сейчас говорю с тобой.

— Нынешнего шейха, дедушку Дениз, зовут Исмаил-баба, — начала объяснять Царева. — Абдул Керим-баба был третьим шейхом текке, жившим четыреста лет назад. Он похоронен с двумя предшественниками в третьей могиле тюрбе.

Климент Кавай почувствовал, что голова у него закружилась вновь, а на лбу выступили капли пота.

— Не волнуйся, они нас тоже поддерживают, — добавила старуха, взяла холщовую торбу и вынула оттуда глиняную миску и две ложки, завернутые в чистую ткань.

Она открыла миску с пловом, от которого сразу же пошел аромат сумаха и изюма.

— Почему? — спросил Кавай.

— Они охраняют переход. Ты вот, что думаешь, почему его зовут волчанским? Если бы по нему ангелы ходили, его бы звали ангельским. Плова хочешь?

— Так что, через него волки ходят, что ли? — перебил ее Кавай.

— Да кто только не ходит, — ответила старуха и добавила: — Оттуда зло идет…

— А ты что здесь делаешь? — осторожно спросил профессор Кавай, чувствуя озноб, пробирающийся по спине.

— Да вроде как сторожу, что делаю. Охраняю, как могу. Но удается не всегда, — продолжила Царева ровным голосом, будто рассказывая сказку. — Сторожат и те, в той части города, у базара. Так мы друг друга поддерживаем. Но бывает, приходит снизу великая сила, крушит волчанские стены, давит, срывает семь оков с трех дверей, бьет, дыбит тяжелый камень на полу, будто он перышко, камень трескается, и тогда вырываются наружу злые духи. Они приходят в самое глухое время — вихрем проносятся сначала над озером, так что на нем поднимаются волны, а потом разлетаются по всему свету, на все четыре стороны…

Климент Кавай почувствовал, что у него темнеет в глазах.

Его привели в себя вода и грубые руки старухи, которая ему на лицо лила из кувшина воду и при этом хлопала по щекам.

«Это эра производства фантазмов», — подумал профессор, пытаясь рационально объяснить самому себе всю иррациональность последних событий.

Потом он встал, решив продолжить изучение подземного коридора с того места, докуда добрался в прошлый раз.

78

Гордан не мог поверить своим глазам. Он несколько раз просмотрел на экране компьютера кадры обрушения зданий Всемирного торгового центра. По лбу у него текли капли пота. «А Майя? Ведь Майя там, — крутилась мысль у него в голове. — Могла она быть там во время катастрофы? Нет, — логично отвечал он самому себе, — потому что в это время Майя должна была быть дома и собираться на занятия в университет. Но где она живет в Нью-Йорке?» Один раз, еще в самом начале, когда он спросил ее об этом, она пошутила, что ассистент поселит ее у себя, чтобы «у него на руках были козыри», которые могло дать их общение… «Так где она живет?! — в волнении думал Гордан: — Уж не в том ли районе, где произошло несчастье?»

Оставшись после работы в компьютерной фирме, расположенной на первом этаже четырехэтажного здания на Mariahilfer Strasse, торговой улице Вены, Гордан, не зная номера телефона Майи, пытался дозвониться в Скопье ее отцу, но тот не брал трубку.