Двадцать первый: Книга фантазмов

Но была иная его ипостась, которая смотрела на случившееся иначе. Раз ему приснилось, что в то роковое утро он приходит в офис, читает донесения, пьет второй утренний кофе из большой кружки, на которой написано его имя и нарисованы картинки с достопримечательностями Боснии, и вдруг слышит какой-то шум, за секунду вырастающий до оглушительного грохота. Огромная тень закрывает окно, он смотрит в ту сторону и краем глаза видит нос самолета, лица пилотов, слышит выкрик террориста, за этим следует страшный удар, далее колоссальный взрыв… Кругом пыль и огонь, настоящий ад… Хью, испепеленный, превращается в облако сажи и исчезает в этом аду…

Эти страшные картины в течение нескольких дней преследовали его, по ночам мешали уснуть. Террористический акт 11 сентября стал исключительным событием в жизни Хью, потому что, кроме того опыта, который он приобрел в Боснии, двух коротких любовных связей — одной там и другой в Вашингтоне, посещений матери на Рождество и День благодарения да воспоминаний об отце, в его личной жизни ничего значительного никогда не происходило.

Сохраняя официальное выражение лица, лейтенант Хью Дабл-ю Эльсинор второй сел в почти пустом зале ожидания аэропорта и, чтобы чем-то заняться, начал перелистывать «Нью-Йорк таймс». В этот момент он услышал равномерные, спокойные шаги приближающегося к нему человека в черном с журналом «Тайм» в одной руке и черным портфелем в другой. Мужчина сел неподалеку, открыл журнал и начал читать.

Прячась за газетой, Хью с любопытством посмотрел на вошедшего. Он обратил внимание, что тот одет с иголочки и что у него спокойный и серьезный взгляд.

В этот момент из громкоговорителей послышалось объявление службы информации аэропорта. Оторвавшись от своего чтива, оба подняли головы.

«Рейс авиакомпании Американ Эрлайнс номер 132 Нью-Йорк-Вашингтон откладывается на неопределенное время…»

Оба посмотрели друг на друга.

— Это невозможно, — пробормотал лейтенант.

— Возможно, почему нет. Мы находимся в состоянии войны, — спокойно прокомментировал человек в черном.

— Мы были в состоянии войны и раньше, но все работало. С такой неразберихой я сталкиваюсь впервые, — нервно сказал Хью.

— Все когда-то бывает впервые, мой друг, — грустно улыбнулся другой.

— Я имею в виду, все это просто невозможно, — снова попробовал объяснить свою мысль заметно взволнованный лейтенант.

— А я имею в виду, что теперь все возможно, — с вежливой улыбкой сказал человек в черном.

— Сегодня вечером я должен вернуться в Вашингтон, — сказал Хью, — у меня важная встреча, я не могу ее пропустить.

— Почему же тогда вы уезжаете? Надо было подумать об обстоятельствах. Мы по-прежнему ведем себя так, как будто ничего не изменилось.

— Я хочу, чтобы так и было.

— Но это не так. Ничто не осталось таким, каким было до падения двух зданий в Нью-Йорке…

— …и в Вашингтоне, — напомнил Хью, имея в виду и свою тайную фобию.

— Вашингтон все тот же. А вот Манхэттен уже нет.

— Да и Вашингтон не тот. По крайней мере, для меня.

— Вы потеряли там кого-то из близких? — посмотрел на него человек в черном.

— Скорее, нашел себя.

— Смешно.

— Неважно. Не обращайте внимания, — безвольно сказал Хью и продолжил чтение.

Теперь человек в черном озадаченно посмотрел на него, очевидно, не понимая, почему Хью так резко оборвал разговор.

— Объясните, как вы могли найти себя в этой трагедии, — сказал он.

— Вы ходите в театр?

— К чему этот вопрос… — сказал человек удивленно.

— Вы слышали о Гамлете, о духе его отца, всю эту историю?

— Кто же ее не слышал. Хотя такие вопросы обычно ожидаешь от кого угодно, но не от людей в военной форме.

— Со мной случилось именно такое.

— Ваш отец погиб в Пентагоне?

— Нет. Произошло обратное. Я спасся. Мой отец давно умер.

Человек, не мигая, смотрел на лейтенанта.

— Мой отец умер от рака поджелудочной железы два с половиной года назад. Он был офицером и закончил карьеру в высоком звании. Что интересно, он был человеком строгих принципов, но с неизменно доброй, застенчивой улыбкой. Он был настоящим солдатом. Я хотел стать таким же. С самого детства я жил по режиму. Потом началась жесткая муштра. Отец брал меня в лагеря и на учения, оставлял на долгие часы без воды или ночью на холоде. Он хотел, чтобы я стал закаленным солдатом.

— И достиг цели? — внезапно прервал его собеседник.