Двадцать первый: Книга фантазмов

— А я именно оттуда! — восторженно сказал Миладинов.

— Теперь там идут военные действия, — с вежливой улыбкой сказал Хью, пытаясь помочь себе французским с явным американским акцентом: — Des operations militaries…

— О, у нас там всегда военные действия, Toujours, mon ami![91] — сказал Миладинов. — Но где их теперь нет?

— В моем подразделении в Боснии у меня был друг, сержант из Кентукки, который очень сочувствовал местному населению, — сказал Эльсинор, глядя куда-то вдаль. «Балканы, — говорил он, — это много истории, много страсти, много одаренных людей — но чертовски мало удачи».

— Не могу не согласиться, я все это прочувствовал на своей шкуре, это ощущение было и у моих родителей, и у их предков… — сказал Миладинов, — но мне интересно, может быть, там что-то изменилось?

— Ничего, все идет своим чередом, — сказал Эльсинор. — Вы на Балканах постоянно пытаетесь исправить историю…

— А вы… вы не пытаетесь? — лукаво поглядел на него Миладинов. — Что вам надо было в Боснии, потом в Сербии, до этого в Корее, во Вьетнаме… Разве это не исправление истории?

— Я вас понимаю, — спокойно сказал Эльсинор поэту, — но вы хотите изменить то, что уже прошло, окаменело во времени. Мы вмешиваемся в то, что есть — здесь и сейчас, а вы — в прошлое. Почему оно вас так занимает? Не то, чтобы вы не любили настоящее, но вы пытаетесь решить его проблемы с позиций прошлого. Мне кажется, что у вас на Балканах постоянная историческая фрустрация. Не общая, для всех народов, а у каждого своя особая. Поэтому вы живете фантазмами прошлого. Это случается и с другими, но у вас это правило, смысл жизни большинства. Вы согласны?

— Non, — твердо сказал Миладинов, внимательно его выслушав. — Нет. Вы говорите правильно, но с другой точки зрения. Со своей. Нельзя понять ситуацию, видя лишь одну ее сторону.

Сказав это, странный человек из далекой страны любезно кивнул обоим, встал и собрался идти к выходу на посадку, откуда он мог бы вылететь в Царьград.

— Извините! — вдруг воскликнул вслед ему Никлас. — Я хочу у вас кое-что спросить. И я бы хотел куда-нибудь уехать. Вы не знаете, какая страна в мире самая отдаленная?

Миладинов повернулся и серьезно посмотрел на него.

— Думаю, что моя.

Неожиданно их внимание привлекло новое событие. Хью Эльсинор посмотрел в сторону и остолбенел. От выхода на посадку, совершенно не обращая на них внимания, шел высокий пожилой офицер в парадной форме. Подойдя к одному из самых дальних мест в огромном зале ожидания, он, не спеша, сел.

Миладинов заметил ошеломленный вид лейтенанта Эльсинора, поэтому повернулся и посмотрел на человека в военной форме.

— Ваш знакомый? — спросил он молодого лейтенанта.

— Да, — прошептал Хью на плохом французском, — это мой отец!

— Вот оно что… — сказал Миладинов. — Так идите и поздоровайтесь с ним…

— Но он… — пролепетал Хью, — он умер.

— Ну и что? Все равно он ваш отец, — сердечно и тепло сказал Миладинов. — Кроме того, сегодня всё живо. Не понимаете?

В то же время в зал ожидания вошли черноволосая женщина и блондинка. Блондинка держала за руку пятилетнюю девочку. Это были Памела и Роуз с малышкой. Совершенно пораженный Никлас встал со своего места.

Пэм и Роуз сели рядом с полковником Уильямом Хью Эльсинором. На его лице застыла застенчивая и добрая улыбка. Он повернулся к вновь прибывшим, вежливо кивнул им и снова задумался о чем-то своем.

Миладинов посмотрел на эту группу, потом перевел взгляд на своих испуганных собеседников. Вдруг вынул из кармана часы и вытаращил глаза.

— Боже мой! — воскликнул Миладинов. — Я уже опаздываю!

Он повернулся и быстро зашагал к выходу на посадку.

В просторном зале ожидания мирно сидели вместе и живые, и умершие. Роуз с Ребеккой, которая привалилась к матери и заснула, Пэм, ласково смотревшая на мать и дочь, подполковник Уильям Эльсинор с застенчивой улыбкой, застывшей на губах. Никлас и Хью сидели совершенно неподвижно, в изумлении устремив взгляды на своих близких.

И все это было реально, хотя и удивительно.

82

Через несколько дней Деян пришел домой обедать, довольный делами в лавке, а Станка накрывала на стол, радуясь телефонному разговору с Горданом. Оба супруга улыбались.

Вскоре начался очередной адский обстрел, и уже стало не до улыбок. Деян Коев нервно покурил на балконе, постоял там еще немного, глядя куда-то вдаль, откуда доносились артиллерийские выстрелы, и вернулся обратно в столовую.

Станка уже убрала со стола и смотрела экстренный выпуск новостей. Вскоре и из телевизора понеслись те же звуки, что слышались за окном, а потом начался сюжет о похоронах погибшего солдата, где показывали одетых в черное плачущих женщин с выражением отчаяния на лицах, небритых мужчин в выгоревших черных рубашках, местного священника в черной епитрахили, строй солдат, воинские почести…

— Просто ужасно, — сказал Деян Коев и посмотрел на Станку. — А нельзя переключить на что-нибудь другое?

— Показывают только это, другого нет… Слава богу, что сын не здесь, — проговорила она глухо, в горле у нее стоял комок. — Он правильно сделал, что уехал. За границей, по крайней мере, безопасно.