Двадцать тысяч лье под водой

How I got on to the platform, I have no idea; perhaps the Canadian had carried me there. But I breathed, I inhaled the vivifying sea-air. My two companions were getting drunk with the fresh particles. The other unhappy men had been so long without food, that they could not with impunity indulge in the simplest aliments that were given them. We, on the contrary, had no end to restrain ourselves; we could draw this air freely into our lungs, and it was the breeze, the breeze alone, that filled us with this keen enjoyment.	Как я очутился на палубе, я не знаю. Может быть, перенес меня туда канадец. Так или иначе, но я дышал. Я втягивал в себя животворящий воздух моря. Рядом со мной мои товарищи упивались его освежающими молекулами. Несчастным, долго голодавшим людям нельзя набрасываться на первую предложенную пищу. Нам же, наоборот, не надо было сдерживать себя, мы могли всей силой своих легких вдыхать атомы морского воздуха, а морской бриз сам собой вливал в нас этот сладостный пьянящий воздух.
"Ah!" said Conseil, "how delightful this oxygen is! Master need not fear to breathe it. There is enough for everybody."	- Ах, кислород, какое это благо! - говорил Консель. - Теперь, господин Аронакс, не бойтесь наслаждаться им. Здесь хватит его на всех.
Ned Land did not speak, but he opened his jaws wide enough to frighten a shark. Our strength soon returned, and, when I looked round me, I saw we were alone on the platform. The foreign seamen in the Nautilus were contented with the air that circulated in the interior; none of them had come to drink in the open air.	Нед Ленд не произносил ни слова, а только раскрывал свой рот, но так, что даже акуле сделалось бы страшно. А какой у него могучий вдох! В легких канадца была такая "тяга", как в хорошо растопленной печи. К нам быстро возвращались наши силы, и, когда я огляделся, я увидал, что на палубе были только мы. Никого из экипажа. Даже капитана Немо. Странные моряки "Наутилуса" удовлетворялись тем воздухом, который циркулировал внутри самого судна. Ни один не вышел насладиться вольным воздухом.
The first words I spoke were words of gratitude and thankfulness to my two companions. Ned and Conseil had prolonged my life during the last hours of this long agony. All my gratitude could not repay such devotion.	Первые произнесенные мной слова были словами благодарности двум моим товарищам. За долгие часы нашей агонии Консель и Нед поддерживали во мне жизнь. Никакой благодарностью нельзя было отплатить за их преданность. - Ладно уж, господин профессор, не стоит и говорить об этом! - ответил мне Нед Ленд. - В чем же тут заслуга? Никакой. Это простая арифметика. Ваша жизнь дороже нашей. Стало быть, ее и надо сохранить. - Неверно, Нед, - ответил я. - Нет никого выше человека доброго и благородной души, а вы - такой! - Ладно! Ладно! -повторял смущенный канадец. - И ты, мой милый Консель, ты тоже очень страдал. - Да нет - не очень. Говоря правду, мне, конечно, не хватало немного воздуху, но, по-моему, я к этому был приспособлен. Кроме того, я видел, что господин профессор теряет сознание, а от этого у меня пропадало желание дышать. Как говорится, у меня в зобу спирало дыхание. Консель, чувствуя, что запутался в общих рассуждениях, замолк.
"My friends," said I, "we are bound one to the other for ever, and I am under infinite obligations to you."	- Друзья мои, - ответил я, глубоко тронутый, -теперь навеки мы связаны друг с другом, и по отношению ко мне вы имеете полное право...
"Which I shall take advantage of," exclaimed the Canadian.	- Которым я воспользуюсь, - прервал меня канадец.