Двадцать тысяч лье под водой

On that day the ordinary work was accomplished with unusual vigour. Only two yards remained to be raised from the surface. Two yards only separated us from the open sea. But the reservoirs were nearly emptied of air. The little that remained ought to be kept for the workers; not a particle for the Nautilus. When I went back on board, I was half suffocated. What a night! I know not how to describe it. The next day my breathing was oppressed. Dizziness accompanied the pain in my head and made me like a drunken man. My companions showed the same symptoms. Some of the crew had rattling in the throat.	За этот день обычная работа велась с особым напряжением. Со всей поверхности осталось вынуть лишь два метра. Только два метра отделяли нас от моря, свободного от льда. Но резервуары с воздухом были почти пусты. То немногое, что еще осталось, необходимо было сохранить для работавших людей. Ни одного атома для "Наутилуса"! Когда я вернулся на борт, я уже совсем задыхался. Какая ночь! Я этого не в силах описать. Таких страданий описывать нельзя! На следующее утро стало предельно тяжело дышать. К головной боли присоединились одуряющие головокружения, от которых я был похож на пьяного. Мои товарищи испытывали те же самые страдания. Несколько человек из экипажа только хрипели.
On that day, the sixth of our imprisonment, Captain Nemo, finding the pickaxes work too slowly, resolved to crush the ice-bed that still separated us from the liquid sheet. This man's coolness and energy never forsook him. He subdued his physical pains by moral force.	Сегодня, на шестой день нашего пленения, капитан Немо, полагая, что кирки и ломы являются средством, слишком медленным, решил проломить ледяной пласт, еще отделявший нас от водяной поверхности моря, иным способом. Он неизменно сохранял и свое хладнокровие и свою энергию, нравственной силой он подавлял физические страдания. Он думал, комбинировал и действовал.
By his orders the vessel was lightened, that is to say, raised from the ice-bed by a change of specific gravity. When it floated they towed it so as to bring it above the immense trench made on the level of the water-line. Then, filling his reservoirs of water, he descended and shut himself up in the hole.	По его приказанию корабль приподняли с ледяного слоя, облегчив его и изменив этим центр его тяжести. Когда "Наутилус" всплыл, его подтянули канатами с таким расчетом, чтобы он стал точно над огромной выемкой, сделанной по очертанию его ватерлинии. Как только резервуары достаточно наполнились водой, "Наутилус" опустился и вклинился в прорубленную выемку.
Just then all the crew came on board, and the double door of communication was shut. The Nautilus then rested on the bed of ice, which was not one yard thick, and which the sounding leads had perforated in a thousand places. The taps of the reservoirs were then opened, and a hundred cubic yards of water was let in, increasing the weight of the Nautilus to 1,800 tons. We waited, we listened, forgetting our sufferings in hope. Our safety depended on this last chance. Notwithstanding the buzzing in my head, I soon heard the humming sound under the hull of the Nautilus. The ice cracked with a singular noise, like tearing paper, and the Nautilus sank.	К этому моменту весь экипаж вошел в корабль и запер двойную дверь внешнего сообщения. "Наутилус" лежал на ледяном пласте толщиною в один метр, продырявленном во множестве мест зондами. В то же время краны резервуаров были открыты до отказа, и в них хлынули сто кубических метров воды, увеличив вес "Наутилуса" на сто тысяч килограммов. Мы ждали, слушали, даже забыв свои страдания. Делалась последняя ставка на спасение. Несмотря на шум в голове, я вскоре услыхал какое-то потрескивание под корпусом "Наутилуса". Происходило смещение поверхности пласта. Наконец, лед треснул со странным шумом, похожим на разрыв листа бумаги, и "Наутилус" начал опускаться.
"We are off!" murmured Conseil in my ear.	- Прошли! - шепнул мне на ухо Консель.