Двадцать тысяч лье под водой

Night arrived. Deep silence reigned on board. The compass showed that the Nautilus had not altered its course. It was on the surface, rolling slightly. My companions and I resolved to fly when the vessel should be near enough either to hear us or to see us; for the moon, which would be full in two or three days, shone brightly. Once on board the ship, if we could not prevent the blow which threatened it, we could, at least we would, do all that circumstances would allow. Several times I thought the Nautilus was preparing for attack; but Captain Nemo contented himself with allowing his adversary to approach, and then fled once more before it.	Настала ночь. Полная тишина царила на "Наутилусе". Компас показывал, что курс не изменился. Я слышал биение винта, быстрым ритмичным движением врезавшегося в воду. "Наутилус" плыл на поверхности моря, покачиваясь с боку на бок. Мои товарищи и я решили бежать, как только военный корабль подойдет настолько близко, что нас могут услыхать или увидеть, благо луна, за три дня до полнолуния, светила полным светом. Очутившись на борту военного корабля, мы если и не сумеем предупредить грозящий ему удар, то сделаем по крайней мере все, что обстоятельства позволят предпринять. Несколько раз мне казалось, что "Наутилус" готовится к атаке. Нет, - он только давал противнику подойти поближе, а затем опять пускался в бегство.
Part of the night passed without any incident. We watched the opportunity for action. We spoke little, for we were too much moved. Ned Land would have thrown himself into the sea, but I forced him to wait. According to my idea, the Nautilus would attack the ship at her waterline, and then it would not only be possible, but easy to fly.	Часть ночи прошла без всяких происшествий. Мы дожидались возможности бежать. Нед Ленд хотел теперь же бросаться в море. Я вынудил его повременить. По моим соображениям, "Наутилус" должен атаковать двухпалубный корабль на поверхности моря, а тогда наше бегство станет не только возможным, но и легким.
At three in the morning, full of uneasiness, I mounted the platform. Captain Nemo had not left it. He was standing at the fore part near his flag, which a slight breeze displayed above his head. He did not take his eyes from the vessel. The intensity of his look seemed to attract, and fascinate, and draw it onward more surely than if he had been towing it. The moon was then passing the meridian. Jupiter was rising in the east. Amid this peaceful scene of nature, sky and ocean rivalled each other in tranquillity, the sea offering to the orbs of night the finest mirror they could ever have in which to reflect their image. As I thought of the deep calm of these elements, compared with all those passions brooding imperceptibly within the Nautilus, I shuddered.	В три часа утра я, тревожась, поднялся на палубу. Капитан не сходил с нее все это время. Не сводя с корабля глаз, он стоял возле своего флага, и легкий ветер развевал черное полотнище над головою капитана. Казалось, его взгляд, необычайно напряженный, держал, тянул и влек за собой этот корабль вернее, чем буксир! Луна переходила меридиан. На востоке показался Юпитер. В этом Мирном спокойствии природы небо и океан соперничали своею безмятежностью, морская гладь предоставляла ночным звездам смотреться в свою зеркальную поверхность - в самое прекрасное из всех зеркал, когда-либо отражавших их светлый образ. И, когда я сравнивал этот глубокий покой стихий с тем чувством злобы, какое таилось в недрах неуловимого "Наутилуса", все существо мое содрогалось.
The vessel was within two miles of us. It was ever nearing that phosphorescent light which showed the presence of the Nautilus. I could see its green and red lights, and its white lantern hanging from the large foremast. An indistinct vibration quivered through its rigging, showing that the furnaces were heated to the uttermost. Sheaves of sparks and red ashes flew from the funnels, shining in the atmosphere like stars.	Военный корабль находился от нас в двух милях. Он приближался, все время держа курс по фосфорическому свету, который указывал ему местонахождение "Наутилуса". Я видел его сигнальные огни, красный и зеленый, и белый фонарь на большом штаге бизань-мачты. Расплывчатый отраженный свет давал возможность разглядеть его оснастку и определить, что огонь в топках доведен был до предела. Снопы искр и раскаленный шлак вылетали из его труб, рассыпаясь звездочками в темном пространстве.