Двадцатое июля

— Вот это правильно. Со мной всегда нужно вести себя правильно. — Мюллер взял пачку сигарет, покрутил в руках, отбросил в сторону. — Плохой табак. Господин дипломат, мне нужен Даллес.

«Так, началось…»

— Он не пойдет на встречу с вами. — Тянуть. Выторговывать для себя выгодные условия. Нечто подобное он и предполагал. Но если отдаст Мюллеру Даллеса, то сам окажется вне юры.

— Пойдет, — уверенно заявил Мюллер. — Когда ты ему сообщишь о некоем Лансинге, бывшем госсекретаре президента Вильсона, он непременно пойдет на переговоры со мной.

Гизевиус предпринял слабую попытку сопротивления:

— Это шантаж.

— А крючья в мясном ряду забыл? Двадцать крючьев в каждом ряду. Еще аргументы нужны? Нет? Вот и замечательно. Кстати, ты совсем не отреагировал на мою фразу «когда ты ему сообщишь». А ведь эта фраза продлевает тебе жизнь. А может, и вовсе сохранит. Долгую и счастливую. А ты, глупец, думаешь о каком-то шантаже.

Фу…

Гизевиус бессильно опустил голову: вот теперь его действительно поймали в капкан. И никаких торгов.

Некто Лансинг являлся родным дядей братьев Даллесов. Старый аристократ пользовался довольно скверной репутацией в Штатах. Англофил. Любитель денег и роскошной жизни. К тому же взяточник. Причем предпочитал крупные объемы взяток. И не испытывал при этом никакой брезгливости. А уж о том, сколь подобострастно преклоняется он перед королевским троном, слагались целые легенды. Пусть и в виде сплетен. В Штатах о Лансинге преимущественно молчали. Тот же, кто пытался поднять голос против братьев Даллесов, заканчивал свой жизненный путь несколько быстрее, нежели ему отводил при рождении Всевышний. И второй момент. Имелись подозрения, что «сиамские близнецы» работают не только на ведомство Донноваиа, но и на британское правительство. Опять же за «барыши». И благодаря все тому же вездесущему дяде.

Гизевиус владел только частью информации. Но и ее было достаточно для шантажа. А Мюллер, судя по всему, пользуется более обширным материалом. Стоимость которого наверняка исчисляется человеческими жизнями. Итак, что может произойти, если он придет к Даллесу и передаст слова Мюллера? Первое: тот его ликвидирует. А вслед за ним ликвидирует и Мюллера. По крайней мере он на месте Даллеса поступил бы именно так. Второе: Даллес сохранит ему жизнь. Но новую партию начнет уже с шефом гестапо. Партию, в которой ему, Гизевиусу, суждено стать в лучшем случае фигурой второго плана. Правда, живой фигурой…

— Мне нужно подумать.

— Две минуты.

Мюллер знал, что ответит Гизевиус. Собственно, сам дипломат ему был не нужен. Нужно было время. Время. Только время диктовало свои условия. Шеф гестапо мог и сам наладить связь с американцами. Но не сразу. Даллес на абы какой контакт не пойдет. А в варианте с Гизевиусом можно было выиграть фору во времени. Чтобы успеть первым выбить свои дивиденды в будущем распределении мира. И братья раскошелятся. Ой как раскошелятся… Никуда не денутся.

— Думай. — Мюллер кивнул на часы. — Две минуты.

* * *

Радист отстегнул ремни, спустился с кресла и просунулся к Бауру:

— Господин генерал, радиограмма. Лично вам!

Пилот стянул с головы шлемофон:

— Читай.

— <По прочтении уничтожить. Совершить срочную посадку в Аугсбурге. Для пассажира придумать официальную версию посадки. Оставаться на аэродроме Мессершмидта до 06:00 утра. Потом вылететь в Берлин. Пассажир не должен знать об истинных причинах посадки. Выполнение приказа обсуждению не подлежит. Геринг».

— Вот дерьмо!

Баур жестом приказал второму пилоту взять управление на себя.

Чего-то вроде этого он, в принципе, ожидал. Покушение на фюрера — только начало. То ли еще будет… Как собирался поступать рейхсфюрер, Бауру было безразлично. Но раз уж появилась возможность оказать помощь герою воздуха Первой мировой Герингу, живой легенде германской авиации, он с радостью все выполнит.

— Бортмеханика ко мне. Быстро! И сожги, к чертовой матери, эту радиограмму. Кажется, мы попали в основательную переделку.

Через десять минут самолет изменил курс. Официальная версия аварийной посадки была сформулирована так: «Неисправности в маслопроводе левого двигателя».

* * *

Шелленберг и Канарис ехали на заднем сиденье автомобиля. Спереди и сзади следовали машины сопровождения.

Оба долго молчали. Одновременно и коллеги, и враги. Наконец Шелленберг не выдержал:

— Господин адмирал, надеюсь, вы семью свою спрятали?

— Вальтер, забота о других вам не к лицу.

— Если вы думаете, что оскорбили меня, то ошибаетесь. И не стоит хранить обиду. Кто-то из нас двоих должен был выйти из противостояния победителем. Две взаимоисключающие структуры не могут сосуществовать долгое время. Одна из них рано или поздно должна проглотить другую. Закон природы.