Двадцатое июля

Приволакивая искалеченную ногу, министр в нервном возбуждении метался по кабинету. То и дело поглядывая в окно, «Хромоножка» попутно советовал представителям той или иной газеты, как, а главное — на чем, следует фиксировать внимание читателей.

Неожиданно он остановился и, указывая на Штольца, крикнул:

— Бешеные собаки! Все они бешеные! Но ничего! Я спущу своего дьявола с цепи! Мы их всех перевешаем! Всех до единого! Пощады не будет никому!

Штольцу стало не по себе. Ощущение, что Геббельс смог каким-то образом разглядеть в нем врага, сковало его в буквальном смысле слова. Но министр тут же отвернулся от Штольца и перевел тему на детали. Карл незаметно для окружающих перевел дыхание: пронесло. Правда, следом возникло чувство обреченности. Конечно, Геббельс не мог знать о подпольной деятельности журналиста. Но откуда тогда взялось это кошмарное предчувствие смерти?

— Всем получить оружие! — приказ волной прокатился по коридорам и кабинетам министерства. — Тот, кто не примет участия в обороне здания, автоматически будет причислен к изменникам рейха. Наказание — расстрел на месте.

Штольцу достались автомат и две гранаты.

— С гранатами обращайтесь аккуратно, — усмехнулся офицер, выдававший оружие, — а то ваша фамилия появится в газете в последний раз. В некрологе. — И указал журналисту на пост возле второго окна.

Чуть приподняв голову над подоконником, Карл разглядел лишь слепящие фонари автомобилей, вокруг которых суетились смутные тени. Офицер присел с Другой стороны окна. Тоже выглянул. По-яснил:

— Специально на окна свет направили. Чтобы мы не могли прицельно стрелять.

— Но ведь с верхних-то этажей видно нормально.

Офицер похвалил:

— А голова у вас работает. Но перед нами не новички. Наверняка у них для верхних этажей снайперы имеются.

— И эти что будут делать? — Штольц постарался сдержать дрожь в голосе.

— Для начала, думаю, попытаются захватить первый этаж. То есть пройти через нас. — Офицер деловито проверил наличие патронов в обойме пистолета. — Так что приготовьтесь, господин писатель. И с гранатами, повторяю, поосторожнее. Не хватало мне еще взлететь на воздух по вашей халатности.

А Геббельс в эти минуты, положив рядом с собой пистолет, писал:

«Если мы останемся живы, то проведем в рейхе тотальную войну. Именно тотальную. Германия — в ружьё/ Мы прочешем Германию вдоль и поперек. Мы поставим под траурные знамена новые миллионы солдат…»

Геббельс прекратил писать и задумчиво поглядел на черный проем окна. Там, в темноте, стояли враги. Впереди очередная битва. Сколько раз он и его недруги вот так, лоб в лоб, сталкивались на полях уличных сражений? Геббельс всегда гордился тем, что НСДАП выходила победителем из любой переделки. Но тогда с ними был фюрер: их стяг, их мысль, их гордость. Теперь они осиротели.

Министр стиснул зубы, чтобы подбородок не задрожал от переполнивших его чувств. Снова поднял ручку и вывел следующую строку:

«И мы схватим государственный аппарат за горло железной рукой!»

* * *

Курков выбрался из лаза, огляделся. Бой закончился. На дороге догорали танки. Между ними ходили люди Скорцени, подбирали своих раненых. То тут, то там раздавались одиночные выстрелы. «Добивают», — догадался русский.

Он перевернулся на живот, прополз немного вперед. Выглянул из-за воняющего гарью обгоревшего танкиста. Тут же в тело покойника ударила пуля.

— Не стреляйте! — что есть мочи заорал Сергей.

Выстрелы прекратились. Курков приподнялся.

— Господи Иисусе, — донесся голос откуда-то сбоку, — да это ж Иван!

Курков медленно поднялся и, спотыкаясь, спустился по битому кирпичу к машине Фолькерсама.

— Живой? — радости в голосе командира Курков не услышал. — Неплохо разделался с танком. Везет тебе, русский.

Герлах дружески похлопал солдата по плечу:

— Зам нашего Отто не слишком разговорчивый, верно?

— Мне с ним детей не крестить. — Курков и не сообразил, что произнес фразу на русском языке.

— Что ты сказал? — Герлах недоуменно воззрился на собеседника.

Курков перевел.

— А, русский юмор. — Герлах рассмеялся. — Нужно будет запомнить. А танк ты по всем правилам ликвидировал. Вот только куда потом пропал?

— По голове чем-то стукнуло, — соврал Сергей. — Вроде деревянным, но тяжелым. Видно, от взрыва. Вот и провалялся в яме.

— На войне, как на войне. — Герлах оглянулся по сторонам, кивнул на Радля: — А ведь он в тебя стрелял.

— Только что, когда я выбирался?

— И когда полз на задание. — Герлах отвинтил крышку фляги, прополоскал горло.

— Откуда знаешь? — Курков и не заметил, как перешел с лейтенантом на «ты».

— Видел. Он еще перед посадкой в машину поспорил, что пристрелит тебя во время боя.

— С кем поспорил?

— Со мной.

— Так ты теперь в выигрыше?

— A-а, всего каких-то двадцать марок. Впрочем, Иван, ты, кажется, приносишь удачу.

Курков кивнул на горевший танк:

— Не всем.

Герлах снова рассмеялся. Радль, заслышав его голос, направился к ним. Лейтенант замолчал.