Двадцатое июля

— Должен захотеть. Если мы услышим отказ, то будем считать, что вы не предприняли должных усилий. Чем это вам грозит, надеюсь, понимаете?

— Да Кому мне передать результаты переговоров?

— Вас найдут. Еще вопросы?

— Как мне выбраться из Берлина?

— Вопрос по существу. — Мюллер подошел к шкафу, выдвинул одно из отделений, быстро перебрал карточки, вставленные в специальные ячейки, и достал одну из них. — На одном из вечеров, если помните, вы встречались с неким господином Штольцем.

— Журналистом?

— Совершенно верно. Вот его адрес. — Карточка легла перед Ги-зевиусом. — Запомните. Ни в коем случае не записывайте. Он вам поможет с документами и билетами на поезд.

— А если он поинтересуется, откуда у меня его адрес?

— Вам его выдали в штабе Фромма. Перед началом ликвидации. Вы успели сбежать. Прятались в подвалах. Теперь вам срочно нужно связаться с американцами. Кстати, это соответствует действительности. Терять контакт с ними Штольц не захочет. В конце концов, пообещайте, что Даллес узнает и о нем лично. Тогда все пройдет на высшем уровне.

Гизевиус собрался с духом:

— А почему бы вам тоже не сбежать? Вместе со мной.

Мюллер ощерился в улыбке:

— Мне не нужно сбегать. Я вообще не люблю бегать. Таких людей, как я, приглашают.

* * *

Полковник Тейлор прошел в штабную палатку.

Генерал Монтгомери стоял, наклонившись над картой. Командующий 21-й группы армий союзников водил по схеме недавнего боя указательным пальцем правой руки, в то время как левая сжимала алюминиевую кружку с кофе.

— Я вам не помешаю, господин генерал?

Монтгомери отвлекся от увлекательного занятия:

— А, это вы, Генри… Не спится?

— Да какой тут сон. Говорят, Айк взбешен?

— Не то слово! — «Айком» в войсках союзников окрестили командующего американской группой войск, генерала Эйзенхауэра. — Собирается снять меня с поста командующего. И, как мне сообщили, к ним по этому поводу прилетел наш Бульдог. «Бульдогом» британские политики прозвали за мертвую хватку нынешнего премьер-министра — Уинстона Черчилля.

— Почему? Мы ведь фактически задачу выполнили. А на то, что Кан не захвачен нами полностью, есть объективные причины.

Монтгомери отхлебнул кофе.

— В данной ситуации объективная причина одна: у нас нет достоверных сведений о противнике. Мы ничего не знаем о количестве войск в Кане, об их техническом состоянии. Мы даже не имеем понятия, кто руководит обороной. Разве можно воевать в таких условиях? А они еще требуют стремительного наступления! Мы и так потеряли свыше тридцати процентов личного состава! Наступление на этот паршивый городишко превратилось в мясорубку. И каков результат? Нам удалось продвинуться только на пять миль. Всего на пять! В то время как американцы уже захватили Сен-Ло.

— Если б мы не сдержали немцев под Калом, черта с два янки взяли бы Сен-Ло.

Монтгомери улыбнулся краешком губ:

— Представляю, как выглядел бы Айк, если б его парни сидели сейчас вроде нас в дерьме. Кажется, ты что-то хотел сказать?

— Да, мой генерал. Пришло сообщение о покушении на Гитлера.

— Слышал. Только сегодня эта информация не играет никакой роли.

— Как сказать. — Начальник штаба переставил кофейник с табурета на край стола и присел на импровизированный стул. — Еще в начале июля ходили слухи, что немцы якобы имели встречу с представителями штаба Эйзенхауэра.

— Переговоры — нормальное явление для войны. Если б сейчас ко мне явились парламентеры из Кана, я бы их принял. Не безумцы же они в самом деле?!

— Но представители вермахта пришли не к нам, а к американцам. С нами немцы не пожелали иметь дела.

Генерал насторожился:

— Что-то я не пойму, Генри, к чему ты ведешь…

— Помните день составления генерального плана наступления? Что тогда предлагал Айк?

Монтгомери потер лоб:

— Ты имеешь в виду наступление широким фронтом? Но мы ж вроде пришли тогда к общему мнению, что не сможем так действовать. У нас просто не хватило бы сил. Нам остается рассчитывать только на мощное наступление на узком участке фронта.

— Совершенно верно. И американцы с этим согласились. Хотя и не в полной мере. Но в данной ситуации мы находимся с ними примерно в одинаковых условиях. Теперь же, со смертью Гитлера, они, то есть условия, могут поменяться. Представьте, что произойдет, если американцы, со своей идеей широкого фронта, вступят в переговоры с немцами и те начнут широкомасштабную сдачу территорий. Не нам — американцам! Кто потом станет диктовать нам условия?

Монтгомери отставил чашку.

— Неужели Эйзенхауэр пойдет на переговоры с заведомо проигравшей стороной?

— Вы сами только что сказали: для войны это нормальное явление./

Генерал заложил руки за спину:

— Предположим, вы правы. И с кем из немцев в таком случае будет вестись диалог?

— Слухи ходили о Роммеле.

— Роммель ранен и прикован сейчас к больничной койке.

— Временно. А вот когда встанет на ноги, переговоры, я думаю, пройдут именно через него.

— Попахивает изменой, — поморщился генерал.

— Согласен.

Монтгомери налил себе вторую порцию кофе.

— А если вы ошибаетесь, полковник?

— Посмотрим. Завтрашний день покажет.

— Операция «Кобра»?