Двадцатое столетие. Электрическая жизнь (старая орфография)

Они заходили въ чудную старинную церковь, украшенную наивными статуями святыхъ и маленькими корабликами, привѣшенными къ готическимъ сводамъ во исполненіе обѣта вѣрующихъ. Тамъ, среди прихожанъ, нарядившихся въ праздничные костюмы, они слушали обѣдню и вечерню. Послѣ вечерни устроивались на площади танцы. На помостѣ изъ досокъ, подпертыхъ бочками, располагаются музыканты, извлекающіе изъ волынокъ и флейтъ своеобразные рѣзкіе звуки. Бретонцы и бретонки, сплетаясь въ громадные хороводы, кружатся и прыгаютъ, напѣвая старинныя простыя и наивныя пѣсни.

Какое блаженство вернуться къ первобытнымъ временамъ и слушать веселыя или грустныя старинныя пѣсни… Увлеченные примѣромъ, а быть можетъ также сокровеннымъ атавистическимъ вліяніемъ древнихъ обычаевъ, Эстелла и Жоржъ, вмѣстѣ съ нѣсколькими иностранцами, лѣчившимися здѣсь спокойствіемъ, приняли участіе въ хороводѣ. Сюльфатенъ присоединился къ нимъ, повидимому, чрезвычайно охотно. Что касается до его паціента, то онъ только глядѣлъ, не рѣшаясь самъ танцовать, но Гретли втолкнула его въ хороводъ и заставила сдѣлать нѣсколько туровъ, послѣ чего онъ, запыхавшись, опустился на деревянную скамью близь бочекъ съ сидромъ, рядомъ съ тѣми, у кого танцы возбуждали жажду.

Эстелла чувствуетъ себя совершенно счастливой. Аккуратно черезъ день почтальонъ приноситъ ей письмо отъ матери. Почтальонъ! Этотъ общественный дѣятель безслѣдно исчезъ теперь всюду, за исключеніемъ національнаго Арморикскаго парка. Вездѣ въ другихъ мѣстахъ предпочитаютъ бесѣдовать по телефоноскопу, или въ крайнемъ случаѣ по телефону. Важныя сообщенія посылаются въ видѣ фонографическихъ клише по электро-пневматическимъ трубамъ. Вообще говоря, письма пишутся лишь самыми завзятыми невѣждами въ какихъ-нибудь деревенскихъ захолустьяхъ. Эстелла одна только испытываетъ волненіе, предшествующее прибытію почтальона, такъ какъ Жоржъ Лоррисъ писемъ не получаетъ. Проведя нѣсколько дней въ Керноелѣ, онъ обратился къ отцу съ письмомъ, на которое Филоксенъ Лоррисъ еще не отвѣтилъ. Вѣроятно ему было недосугъ распечатать письмо.

Сюльфатенъ тоже получалъ обширную корреспонденію, состоявшую, впрочемъ, не изъ писемъ, а изъ фонограммъ, которыя доставлялись ему ежедневно съ дилижансомъ цѣлыми тюками. У него былъ при себѣ фонографъ, который и читалъ вслухъ всѣ эти посланія. Отвѣты на нихъ изготовлялись при посредствѣ того же фонографа. Сюльфатенъ диктовалъ ихъ ему, а затѣмъ отправлялъ фонографическія клише посылкой большой скорости. При такихъ обстоятельствахъ Сюльфатенъ быстро управлялся со своей корреспонденціей и затѣмъ могъ по произволу располагать остальнымъ временемъ.

Къ величайшему удивленію Жоржа, невозмутимый инженеръ-медикъ продолжалъ воздерживаться отъ всякихъ протестовъ по поводу пребыванія обрученныхъ вь нетронутомъ цивилизаціей керноельскомъ захолустьѣ. Опъ и самъ какъ-будто совершенно забылъ про инструкціи своего патрона и преобразился въ совершенно новаго, веселаго, привѣтливаго, очаровательнаго Сюльфатена. Вмѣсто того, чтобы выполнять возложенную на него Филоксеномъ Лоррисомъ, весьма трудную, впрочемъ, при существующихъ условіяхъ, задачу возбужденія раздоровъ между женихомъ и невѣстой, онъ не дѣлалъ ни малѣйшихъ попытокъ нарушить мирную радость блаженныхъ дней, которые они проводили вмѣстѣ. Все это представлялось страннымъ, — до чрезвычайпости страннымъ!..

Жоржъ, подготовлявшійся къ энергической борьбѣ съ неумолимой строгостью Сюльфатена, радовался, что эта горькая чаша его миновала. Одинъ только паціентъ инженеръ-медика, Адріенъ Ла-Геропьеръ, въ присутствіи котораго Филоксенъ Лоррисъ, нимало не стѣсняясь, излагалъ Сюльфатену свои намѣренія, — одинъ только онъ ломалъ себѣ голову, пытаясь разгадать причины столь полнаго нарушенія инструкцій великаго ученаго. Всѣ умственныя операціи, сводившіяся къ сколько-нибудь сложной послѣдовательности мыслей, оказывались для Героньера въ высшей степени утомительными, а потому упомянутыя попытки постоянно заканчивались для бѣдняги страшными головными болями и строгими выговорами со стороны Сюльфатена.

Къ концу второй недѣли съ инженеръ-медикомъ внезапно произошла рѣзкая перемѣна. Настроеніе духа стало у него менѣе веселымъ и почти тревожнымъ. Подъ предлогомъ, что въ Керноелѣ успѣли уже ко всему приглядѣться, и что дальнѣйшее пребываніе тамъ грозитъ смертельною скукой, онъ предложилъ переѣхать въ Плудесканъ, въ противуположный уголъ національнаго парка. Желая сохранить съ Сюльфатеномъ наилучшія отношенія, Жоржъ охотно на это согласился. Все общество отправилось изъ Керноеля въ допотопномъ омнибусѣ, который страшно трясло и качало по каменистымъ дорогамъ, очевидно, содержавшимся не особенно исправно.

Проѣхавъ такимъ образомъ болѣе шестидесяти верстъ, путешественники увидѣли передъ собою другую Бретань, несравненно болѣе мрачную и суровую, — съ грустными полянами, поросшими верескомъ. — съ величественно строгими ландшафтами, въ которые вносили нѣкоторое разнообразіе лишь группы скалъ, да обнаженные береговые утесы.