Двадцатый век Анны Капицы: воспоминания, письма

Дорогой, очень благожелательный друг. Спасибо за письмо, Вы меня избаловали, и я всегда жду писем, как только Вы уезжаете. Как Ленинград? Светит ли Вам солнце так, как оно делает у нас. Тепло днем, красиво неописуемо. Деревья в саду ярко-красные, оранжевые, золотые, лиловые и вообще всех цветов. Вчера вечер был удивительный, можно только пожалеть, что нет Моне. Все было в дымке лиловой, голубоватой, все шевелилось и менялось, казалось, что только можно быть или Моне, или пуантилистом. Наша ТЭЦ была великолепна, не оторвать глаз. Трубы парили в воздухе совсем невесомые. Бывает же такое! <…>

Мы, вероятно, поедем с П. Л. в середине октября в Крым, в Ореанду, чтобы П. Л. немного отвлекся от лаборатории и отдохнул. Он совершенно погружен в опыты, мало что замечает, но все же мы были на Севильском цирюльнике в Большом. Женщины намного лучше поют мужчин, постановка обыкновенная, но приятно, что артисты когда поют арию, то прямо становятся лицом в зал — никакой „системы Станиславского“. Это очень хорошо действует. Выставка громадная. Есть костюмы и эскизы Гуттузо — очень живописные, еще некоторые интересные. Из старинных — во всех видах Бибиэно, который оставил неизгладимый след в итальянском театре, до сих пор многие декорации в его духе. Все-таки интересно и поучительно — наши девушки не так уж плохи! Встретили Вишневскую с Ростроповичем, я никак не ожидала, что она такого небольшого роста и такая рыжая! А он важно круглый…

Приложение

Коктебель, 1917 год

Постоянно у Волошиных в доме Анна Дмитриевна Байкова и ее сестра, молоденькая фельдшерица, приехавшая с фронта и застрявшая на юге. Из Петрограда приехал муж А. Д. — профессор Байков. Он обладал феноменальной памятью и очень любил литературу. У Волошиных была привычка проверять знакомых — достаточно ли понимают шутки, стоит ли с ними иметь дело.

На стене висела картина, как говорит А. Дм., почти абстрактная. Квадраты, углы, не поймешь что. К ней подводили тех, которых хотели проверить. Стоит Байков и спрашивает у Волошина: „Это что?“ — „Мой портрет, отвечает Волошин. — Похоже?“ — „Нет, что-то я ничего не пойму“. Но на этом разговор не кончился, говорили и спорили еще долго.

Через несколько дней все опять у Волошиных. Входит его мать, говорит, что приехала дама, у нее неполадки с насморком. Она просит, нельзя ли ей остановиться. Как думает Макс. Все принимают участие. Конечно, пригласить. Входит дама в большой шляпе, вуали, оригинальное платье, все необычно и странно. Все знакомятся. Она начинает осматриваться, подходит к картине, той, у которой был разговор с Байковым. Дама садится напротив А. Дм., и та вдруг замечает у дамы мужские ноги. Ан. Дм. была страшная хохотушка, она падает на диван, хохочет до слез.

Выясняется, что это Ходасевич!

Вы знали такой эпизод из жизни Вашего дяди?

Байковы очень сдружились с Волошиным, у нее до сих пор есть его стихи и этюды.

Это правда был Ходасевич? Или Ан. Дм. что-нибудь перепутала?

Вот Вам „история“ из „истории“ Вашей семьи…»

Валентина Михайловна — Анне Алексеевне

«8 ноября 1964 г., Москва

Дорогие Южане!

Вы не представляете себе, до чего мне было архиерейски приятно, что Анна Алексеевна мне позвонила по телефону! Я это прочувствовала „фибрами души“ и крохами моего интеллекта — остальное бренное тело не участвовало, ибо оно эгоист и чувствует только, что ему плохо.

Завтра будет врач, и я попрошу сделать мне всяческие анализы. Что-то разладилось в организме. Чувство, что нарушено какое-то равновесие в тех веществах, из которых мы все сделаны. Посмотрим, что выяснится.

Выпал снежок, но еще немного. Сегодня 7 гр. мороза. Достала из целлофанового мешка, с отвращением, шубу.

Красиво. Но я не выхожу, хотя бронхи и легкие давно прочистились.

Получила гостинцы из Ташкента — рис, курагу, изюм и целый ящик винограда.

Вдруг меня полюбили!?!

Хорошо ли это?

Я вас целую и еще благодарю за память.

Ваш преданнейший друг Валентина Ходасевич (из Антиквариата), с нетерпением ждущая Вас в Москве…»

Анна Алексеевна — Валентине Михайловне

[Январь — февраль 1965 г., Москва][170]

«Дорогая Валентина Михайловна!

Все, и особенно Петр Леонидович, настаивают, чтобы Вы согласились на дежурство около Вас ночью сестры. Согласитесь!»

«Дорогая Валентина Михайловна,

Нам всем так беспокойно, как Вы лежите в такой очень барачной обстановке, что П. Л. настоял, чтобы около Вас был ночью человек! Чем Вас кормить? Курицей? Икрой? Кефиром? Пирожками? Напишите, что Вам хочется, а то на больничном харче Вы совсем истощаете, а сейчас, вероятно, надо начинать есть. Конечно, в такой палате, как у Вас, лежать несладко, уж очень много народу. Ну, может быть, когда подправитесь, что-нибудь можно придумать. Может быть, Алим Матвеевич [Дамир] возьмет Вас к себе.

Все Ваши просьбы Манилов[171] будет стараться изо всех сил выполнять…»

«3 февраля 1965 г.