Двадцатый век Анны Капицы: воспоминания, письма

«…Я теперь стала очень самостоятельная и окончательно потеряла всякий страх перед людьми, чему очень рада, правда и раньше его у меня было мало, а теперь Крокодил приучил к храбрости, если с ним не боюсь говорить, то уж ничего не страшно…»; «…Знаешь, я чувствую, что поумнела за это время, главным образом из-за разговоров с Резерфордом. Когда говоришь с ним, то приходится думать гораздо яснее, сегодня мне удалось ему рассказать одну вещь, которая ему страшно понравилась, это первый раз, что я почувствовала, что дошла с ним в разговоре почти до полного понимания, главное, конечно, в том, как представить тему разговора. И вот в этом-то я и чувствую, что стала гораздо лучше, логичнее и яснее, и мысль моя быстро реагирует на вопросы и возражения. Как я хорошо понимаю, что он может быть великим учителем целой школы, ведь от одного того, что с ним разговариваешь, уже это дает логичность мысли и тот интересный подход, ведь он так поразительно понимает, как надо что оценить и как надо на что реагировать. Ведь только потом видишь и понимаешь то, что для него ясно с самого начала. Для меня колоссальное удовольствие с ним говорить, и я чувствую, что он ужасно хорошо и к тебе, и ко мне относится, не было ни разу случая, чтобы он отказал мне в разговоре. Я стараюсь этим не злоупотреблять, но все-таки уж раз в неделю мы с ним обязательно беседуем. Я думаю, что ты найдешь во мне перемену, я стала гораздо более логично думать, конечно. Это еще далеко от ясности мышления, но все-таки это очень помогает…» (16 декабря 1934 г.).

Специально для Резерфорда Анна Алексеевна переводила письма Петра Леонидовича к ней: «…Я перевела многое из твоего письма для Крокодила, и он прочел его…» (17 ноября 1934 г.).

Во всех своих действиях Анна Алексеевна неукоснительно прибегала к советам Резерфорда, никогда ничего не делала, не согласовав с ним и не получив его полного одобрения. Особенно важна ей была поддержка Резерфорда весной 1935 года. Переговоры с советским правительством о передаче оборудования Мондовской лаборатории зашли в тупик. Душевное состояние Петра Леонидовича стало крайне тяжелым, и он писал Анне Алексеевне отчаянные письма (см. «Письма в год разлуки»), а Резерфорда как раз в это время не было в Кембридже:

«…Сейчас Крокодил уехал отдыхать к себе на дачу. Я очень не люблю, когда его нет, он как раз такой человек, которого нужно, когда выходят недоразумения…» (10 апреля 1935 г.); «…Крокодил уехал, а мне его до зареза нужно. Я не люблю, когда он уезжает…» (17 апреля 1935 г.); «…Сегодня наконец приезжает Крокодил. Джон (Кокрофт — Е. К.) ему это все отписал, и он с дачи написал мне страшно взволнованное письмо…» (23 апреля 1935 г.).

Это письмо Резерфорда сохранилось:

«20 апреля 1935 г., Чантри-коттедж

Дорогая г-жа Капица,

Я с сожалением узнал от Смита, а также от Кокрофта, что здоровье Капицы не в лучшем состоянии. Как Вы знаете, мы оба считали, что состояние его нервов связано с условиями, в которых он живет. Я слышал, что Лейпунский виделся с ним, и Вы, несомненно, знаете от Лейпунского новости о Капице. Возможно, что на лето они отпустят его отдохнуть и забыть о своих трудностях.

Мы рассчитываем вернуться в Кембридж во вторник на Пасхальной неделе. Мы провели здесь время спокойно и приятно.

С наилучшими пожеланиями

Резерфорд».

Через несколько дней британские газеты развернули кампанию в защиту Капицы. Впервые в газетах заговорили о «похищении в СССР кембриджского профессора». Репортеры атаковали Резерфорда и Анну Алексеевну, и в этой ситуации поддержка Резерфорда была очень ей необходима.

«… Но Крокодил трогателен ко мне и к Тебе. Я сейчас чувствую на себе его любовь к Тебе и страшно это ценю. Как я Тебе не раз писала, во всей этой истории для меня есть одно удовольствие — это общение с Крокодилом. Его ясная голова и острый ум страшно на меня действуют, и мне доставляет колоссальное наслаждение с ним говорить, советоваться и пр…» (25 апреля 1935 г.).

А как-то она написала: «Резерфорд под конец, когда Lady[106] меня пришла выгонять (было время ужина), сказал мне: „Я люблю с вами разговаривать“. Я была очень горда, это комплимент очень даже неплохой!»

О разговорах Анны Алексеевны с Резерфордом можно составить представление из ее писем к Петру Леонидовичу (см. «Письма в год разлуки»). Кроме того, сохранилась их переписка. К сожалению, они обменивались письмами лишь когда Резерфорда не было в Кембридже, когда он уезжал к себе в загородный дом.

«22 июня 1935 г., Кембридж

Дорогой лорд Резерфорд,